Спустя три недели, 29 декабря 1915 г., Белецкий направил Беляеву совершенно доверительное личное письмо о военной агентуре. Описав историю ее роспуска и запрета, Степан Петрович особое внимание заострил на участии армии в революциях и военных переворотах в Турции, Португалии и Персии. Вторая половина письма была посвящена реалиям мировой войны, когда противник, не рассчитывая одной лишь силой оружия поколебать военную мощь России, стремится сделать это путем развития в населении и войсках революционного движения
[996].
Белецкий писал: «Энергичная в этом направлении деятельность неприятеля, отмеченная в свое время Верховным главнокомандующим, нашла себе живой отклик в левых кругах русского общества, которые, следуя принятому революционными партиями решению приурочить всенародное вооруженное восстание в империи к моменту окончания войны, стали в массовом количестве выделять из своей среды агитаторов, специально занимающихся распропагандированием войск. Хотя к пресечению таковых извне исходящих попыток вызвать смуты в войсках и принимаются жандармскою полициею все возможные меры, тем не менее из задерживаемых военною цензурою писем воинских чинов явствует, что широко распространившиеся внутри страны оппозиционные настроения коснулись уже отчасти тыла армий… Ввиду сего имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство не отказать уведомить меня о том, не встречается ли с Вашей стороны препятствий к предоставлению жандармской полиции права заводить в тыловых частях военную агентуру»
[997].
6 января 1916 г. Беляев дал согласие на формирование особой комиссии для рассмотрения вопроса о возрождении агентуры из представителей МВД, Военного и Морского министерств. Он предлагал рассмотреть техническую сторону предполагаемого мероприятия на предварительном частном совещании в помещении генерал-квартирмейстера ГУГШ Леонтьева
[998]. Белецкий понял, что передача дела в ГУГШ не может предвещать успеха. Немедленно по получении ответа Беляева он направил письмо А. И. Русину, начальнику Морского Генерального штаба, аналогичного содержания со своим письмом Беляеву
[999]. Расчет Белецкого был прост: почувствовав, что руководство армии решило провалить преобразование, он решил опереться на флот.
Через три дня, 9 января, в помещении ГУГШ состоялось предварительное совещание по вопросу о возможности восстановления внутренней агентуры в тыловых частях. На нем присутствовало 5 человек: от МВД – вице-директор департамента полиции И. К. Смирнов и начальник Петроградского охранного отделения К. И. Глобачев, а от военного ведомства – прикомандированный к ГУГШ военный агент в Черногории генерал-майор Н. М. Потапов, начальник особого делопроизводства управления генерал-квартирмейстера Генерального штаба полковник А. М. Мочульский, а председательствовал генерал-лейтенант М. Н. Леонтьев
[1000]. Важно отметить, что еще до начала войны Мочульский был известен полиции как человек, близкий к оппозиционной прессе – газетам «Речь», «Биржевые ведомости», «Новое время»
[1001].
В отчете о работе совещания Смирнов писал, что представители Генерального штаба отказывались рассматривать вопрос с принципиальной точки зрения. Строевые части, по мнению представителей ГУГШ, не нуждались в агентурном освещении вовсе, а создать сеть секретных сотрудников можно было лишь в лазаретах и административных учреждениях тылового характера – наблюдение за писарями, например. «По поводу отмены циркуляра, воспрещающего заведение агентуры в войсках, представители военного ведомства высказались в том смысле, что на предстоящих заседаниях призналось бы желательным не поднимать вовсе об этом вопросе»
[1002]. Участвовавший в совещании Глобачев в своих мемуарах прямо написал, что вопрос об отмене циркуляра был поставлен на голосование и тремя голосами военных против двух представителей МВД решен отрицательно
[1003].
В качестве «приватного переговорщика» снова выступил генерал Н. С. Батюшин, с конца декабря 1915 г. по конец января 1916 г. курсировавший между Ставкой и Петроградом. 28 января после настоятельной просьбы М. Д. Бонч-Бруевича он был принят министром внутренних дел А. Н. Хвостовым
[1004]. Однако содержание их разговора осталось неизвестным. Именно в это время Батюшин с ведома начальства начал сбор компромата на начальника Генерального штаба М. А. Беляева. Уличив его в знакомстве с неким уездным начальником Бирнбаумом, имевшим родственные связи в Германии, Батюшин пустил слух о германофильстве Беляева. Впоследствии контрразведчик демонстративно заявил, что никаких подозрений и обвинений против генерала не выдвигал
[1005]. Нельзя исключать, что эта история была способом обеспечить лояльность и подконтрольность генерала Беляева.
Окончательный провал попытки Белецкого восстановить секретную агентуру в армии случился 5 февраля 1916 г. В тот день совершенно доверительным личным письмом начальник Морского генштаба Русин дал отрицательный отзыв этой реформы, сославшись на то, что получил негативные отзывы от командующего флотом Черного моря Эбергарда и командующего флотом Балтийского моря Канина. Сложно установить, какими мотивами руководствовался адмирал Канин, который изначально являлся одним инициатором восстановления агентуры. Адмиралы полагали, что «организация внутреннего наблюдения в воинских командах может развить систему доносов на начальников, которые, по своей строгости и требовательности по службе, нежелательны для ленивых элементов команд»
[1006]. Нельзя исключать, что мнение руководства флота было скоординировано с позицией руководства сухопутной армии.
Морское министерство, безусловно, не хотело ссориться с командованием Северного фронта, тем не менее адмиралы понимали необходимость укрепления безопасности на стратегических позициях. Поэтому, в дополнение к уже существовавшим Кронштадтскому и Финляндскому жандармским управлениям было создано несколько новых структур. Самой первой еще осенью 1914 г. была учреждена крепостная жандармская команда Морской крепости и порта императора Петра Великого, располагавшаяся в Ревеле и на близлежащих островах, подчиненная Эстляндскому ГЖУ. Ею руководил подполковник В. М. Зеленко, прежде несший пограничную жандармскую службу в Финляндии. По штату в команде числилось 4 офицера, 60 унтеров и 2 вахмистра. Учитывая стратегическое положение Ревеля и наличие недоброжелательно настроенного германоязычного общества, в январе-феврале 1916 г. при Морской крепости было сформировано дополнительно контрразведывательное отделение, которое возглавил жандармский поручик А. Н. Бонч-Бруевич
[1007].
