– Зачем вы здесь? – прошептал юноша.
– Просить конфисковать корабль твоего друга-пирата.
– Ромола всё ещё здесь?
– О да. В тюрьме сидит, пока ты выполняешь поручения хозяйки. Мы тщательно обыскали судно и проверили записи.
– И?.. – Стейнеру хорошо известно о нелегальных делах Ромолы, и он боялся, чем всё может обернуться.
– К сожалению, всё чисто. Однако это не снимает с неё ответственность за проникновение в кузницу. Как только я заполучу корабль, то прямиком отправлюсь в Циндерфел.
– Не заполучите, – отрезала Фельгенхауэр, стоя позади них.
Стейнер чуть поднос не выронил.
– Где ты ходишь? – гаркнула Матриарх-Комиссар.
Он открыл рот, чтобы заговорить.
– Я ждала тебя десять минут назад!
Юноша склонил голову, не желая оправдываться.
– Прочь с моих глаз! Мало мне разговора с Зорким, так ещё и желудок пуст! – И с этими словами она зашла в кабинет, захлопнув перед ними дверь.
Глядя на Ширинова, Стейнер заскучал по кувалде.
– Я найду путь в Циндерфел, – прошептал иерарх. – В этом можешь быть уверен. У меня осталось там незаконченное дело.
Молодого кузнеца охватила безмолвная паника, но он стиснул зубы и наклонился к иерарху.
– Слышал, вы искали Вьюгу в Хельвике. Друга потеряли, а?
– Она жива, – ответил Ширинов, но даже его маска излучала ярость.
– Сначала Вьюга, потом Маттиас. Осторожнее, старик.
– Ты упускаешь суть, мальчик. Я могу сровнять Хельвик с землёй в отместку за двух Зорких. Что касается Вьюги, мы её найдём, не сомневайся.
– Вы не посмеете снести Хельвик, – заявил Стейнер, чувствуя, как его уверенность испаряется.
– Мы – Синод, и смеем делать то, на что у остальных кишка тонка. И я сомневаюсь, что кому-то есть дело, если заодно мы уничтожим и Циндерфел.
Фельгенхауэр позвала Ширинова из своего кабинета. Иерарх похромал на зов, и Стейнер отошёл с дороги.
Он прибыл на Владибогдан, чтобы защитить Хьелльрунн, но кто защитит от ярости Ширинова Хельвик и Циндерфел?
26
Хьелльрунн
«Всем нам суждено замараться на службе Империи. У Зорких, политических пешек Императора, руки по локоть в крови, а солдатам априори суждено стать убийцами. Если находятся среди имперцев слабовольные, то дорога им домой да в поля. Но самыми кровожадными разведчиками, следователями и убийцами всегда являлись Охранцы».
Из полевых заметок иерарха Хигира, Зоркого при Имперском Синоде
– Жаль, вы не приехали месяцев на шесть пораньше, когда на улице стояли тёплые деньки, – заметила Хьелльрунн.
Госпожа Камалова уводила девушку всё глубже в лес, подальше от хижины. В дремлющей тиши деревья вонзались в бледное небо, и только снег звучно хрустел под сапогами, а глубокие следы отмечали их путь.
– Уверена, мы могли и в доме позаниматься, – продолжала Хьелль.
– А я уверена, что утром я всё ещё была учителем, а ты – подростом. Или мне приснилось? А?
– Подростом?
– Подростом называют молодое дерево. – Госпожа Камалова покачала головой. – Как ты можешь жить возле леса и не ведать об этом?
По правде говоря, Хьелльрунн оказалась рада выбраться на природу. Три недели она подметала, натирала да чистила овощи. Ничто из этого не казалось загадочным.
– Сосредоточься, так. Закрой глаза. Дыши, – спокойно велела Камалова. – Думай о лесе вокруг. О каждом дереве. Каждой ветке. Думай о корнях, проникающих в душу земли. Не позволяй разуму слишком долго задерживаться на чём-то одном, так.
Хьелльрунн сделала, как велела наставница: вообразила длинные пальцы, что вонзались в почву; ощутила запах лиственного покрова. Сквозь зимнее безмолвие донеслись слабые звуки – чайки, летящие высоко над побережьем, чьи скорбные крики подхватывал ветер. Мало кто из животных гулял средь снегов, но Хьелль представила каждую белку и ежа, каждую лисицу и полёвку, зимующих в укромных норах и впадинах.
– Что ты чувствуешь? – спросила госпожа Камалова.
– Холод.
– Это очевидно. Вот только холод ещё никого не убивал.
Хьелльрунн открыла глаза и недоверчиво подняла бровь.
– Да-да, не самый лучший оборот речи, – призналась старуха, пожала плечами и откашлялась. – Закрой глаза, сосредоточься. Что ты чувствуешь?
– Ничего. Представила спящих животных. Я слышала чаек – вероятно, тех, что бьются за отходы в бухте.
– Совсем ничего?
Хьелль покачала головой.
– Нет. Только холод. Вернёмся в хижину? Я ног не чувствую.
Госпожа Камалова аккуратно взяла ученицу за плечи и начала крутить на месте, как деревянный волчок.
– Что вы…
– Тише, дитя. Повернись. Ещё, ещё. Да, вот так. Как веретено.
Деревья кружились, и лицо госпожи Камаловой расплывалось с каждым оборотом. Она вращалась быстрее и быстрее, пока руки старухи крепко не схватили Хьелль. Лес продолжал ленивый вихрь; ветви тянулись во всех направлениях. Девушка споткнулась и тут же задумалась, что так, вероятно, ощущает себя пьяный человек.
– Где север?
– Что?
– Скажи не раздумывая. Где север?
Хьелльрунн подняла руку, раздвинула ноги в снегу, превратившемся в слякоть от её вращения. Лес продолжал кружиться, но палец решительно указал направление.
– Почему? – с суровым выражением лица спросила госпожа Камалова.
– Зачем вы меня закружили?
– Не так. Почему ты решила, что там – север?
– Потому что точно не юг? – Хьелльрунн пожала плечами. Лес всё ещё двигался, но головокружение ослабло.
– Очень смешно, – гаркнула госпожа Камалова с угрюмым видом. – У смышлёной девушки на любой вопрос найдётся умный ответ.
– Я не знаю почему. Просто… – Хьелль вздохнула. – Мне так кажется. Я не могу объяснить… Я просто знаю, и всё.
– Замечательно. Запомни это чувство. – Наставница хлопнула в ладоши и ухмыльнулась. – Ха! Я так и знала! Я знала!
Хьелльрунн сделала шаг назад, ошеломлённая восторгом старухи.
– И что с того, что мне известно, где север?
– Ты владеешь даром земли, который поможет пережить предстоящие времена. – Госпожа Камалова потёрла подбородок. – Огонь был бы лучше, но нужно работать с тем, что имеем.
– Ну спасибо, – с горечью ответила Хьелльрунн.
– Не обижайся. – На лице наставницы на долю секунды вспыхнул стыд. – Дар земли включает множество талантов, но их весьма трудно освоить. В отличие от горячих голов школы огня, здесь требуется дисциплина. Вернее, пламени. Пламя – это гнев и инстинкт, но земля… Земля – это точность и внимание, поняла?