Стол был вполне готов к приему столь важных посетителей, как супруги Фроловы. Старший следователь по особо важным делам Рева-ев был тоже готов. Бланки протоколов допроса, блокнот для возможных неофициальных записей, авторучка. Вот, собственно, все, что было ему нужно. Чета Фроловых не заставила себя долго ждать. Сначала позвонили предупредить, из бюро пропусков, а вскоре дверь открылась и в кабинет вошел сначала сам Петр Михайлович, а затем и его супруга Ирина Геннадиевна. Реваев поспешно поднялся им навстречу.
Петр Михайлович внешне выглядел вполне обычно. Полковник пару раз видел высокопоставленного чиновника на экране телевизора и теперь особой разницы с телевизионной картинкой не заметил. Черный костюм, белая рубашка, темно-синий галстук. Плечи расправлены, подбородок приподнят, как всегда бывает у человека, пытающегося доказать миру, что сломать его невозможно. Ирина Геннадиевна миру ничего доказать не пыталась. Было видно, что сегодняшнее утро она проплакала, так же как и предыдущие несколько дней. На ее лице, бледно-сером от бесконечных переживаний, неуместным ярким пятном выделялись накрашенные, явно по настоянию мужа, красивые, чуть пухлые губы. Усевшись за стол, Ирина Геннадиевна безразличным взглядом уставилась куда-то в стену за спину своему мужу, Петр Михайлович же смотрел прямо в глаза следователю, всем своим видом показывая, что готов к любому разговору.
Однако его готовность помогла делу не более, чем равнодушная покорность супруги. О том, чем занималась их дочь в свободное время, и о круге ее общения Фроловы знали на удивление немного. После успешного окончания университета Наташе была подарена двухкомнатная квартира в Крылатском. Переехав в нее и начав жить самостоятельно, их дочь переменилась почти в один день. С родителями общалась изредка, внезапно появляясь, когда ей это заблагорассудится, и так же внезапно исчезая на несколько дней. Порой она неделю могла не отвечать на телефонные звонки, поэтому и последнее ее исчезновение было воспринято больше с раздражением, чем с беспокойством.
— Пожалуйста, не обобщай, — неожиданно вмешалась в разговор Ирина Геннадиевна. — Я чувствовала, что что-то должно произойти.
Она повернулась к Реваеву, и полковник увидел ее огромные блестящие глаза. «Дочка явно была красотой в мать», — подумал следователь.
— Наташа так сильно изменилась за последние полгода, — продолжала Ирина Геннадиевна, — она стала скрытной, очень сильно отдалилась от меня. Представляете, она уже училась на четвертом курсе, но, придя домой, могла рассказать о том, как ей понравился какой-то мальчик. Только еще понравился, понимаете? У нее совсем не было секретов. А потом все как-то вдруг переменилось, и мы растерялись. Дочка же была взрослая, ей нельзя было уже взять и приказать. Один раз мы попробовали ограничить ее в деньгах на карте, так она с нами месяц вообще на связь не выходила. И мы сдались.
Ирина Геннадиевна, уже не в силах сдерживаться, зарыдала. Реваев, вскочив, поднес ей предусмотрительно заготовленный стакан с водой. Она благодарно кивнула. Потом немного успокоилась и вновь заговорила:
— Ближе к Новому году все как-то начало налаживаться, она стала к нам чаще заезжать. Петр уговорил ее пойти на курсы президентского резерва. Вы не подумайте, мы вовсе не собирались потом ее пропихивать на госслужбу. Но это было лучше, чем она слонялась без дела, а работу она никак себе выбрать по душе не могла. Она все мечтала поехать корреспондентом от какого-нибудь телеканала в Европу, но вы же представляете, сколько таких желающих. Петр, конечно, мог решить вопрос, но мы не хотели окончательно ее избаловать. Хватило уже тех денег, что ей ежемесячно перечислялись.
— И какая это была сумма? — мягко поинтересовался Реваев.
— Разве это важно? — вскинулся Фролов.
— Для следствия важна любая информация. — Реваев был вежлив, но настойчив. — Впрочем, я могу запросить выписку из банка.
— В свое время я пообещал ей, что буду переводить ежемесячно сумму порядка десяти тысяч долларов. Последние полгода я переводил ей по шестьсот тысяч рублей.
— Курс выше, — машинально произнес Реваев и неожиданно для себя самого покраснел. Он сам с каждой зарплаты покупал по пятьсот — шестьсот долларов и откладывал на черный день.
— Да, Наташа тоже так говорила, — хмуро подтвердил Петр Михайлович, — точнее, писала. Я ей перевод, а она мне сообщение в ответ: «Папа, проверь курс». Ну это нормально?
Реваев не нашелся что ответить, впрочем, было очевидно, что ответа Фролов и не ждет.
Вторую погибшую девушку родители Наташи не знали и даже никогда о ней не слышали. Петр Михайлович уже второй раз демонстративно взглянул на часы, когда Реваев положил перед ним заключение экспертизы. Фролов поправил очки и начал внимательно читать. Суть он уловил быстро, в глазах его стремительно промелькнули сначала удивление, потом гнев. Он молча вернул лист следователю.
— Кто еще об этом знает? — Голос чиновника звучал напряженно. Жена обеспокоенно взглянула на Петра Михайловича. — Наша дочь была наркоманка! — почти крикнул он ей.
Ирина Геннадиевна опять закрыла лицо руками.
— Знает следственная группа, начальник Главного следственного управления. Возможно, он доложил главе комитета, — отозвался Реваев.
— Ясно, — Фролов как-то сник, съежился, — значит, вас о чем-либо просить нет смысла.
— Думаю, нет. — Реваев немного помедлил. — Петр Михайлович, я понимаю ваше беспокойство, однако я не думаю, что это то, чем на вас кто-то осмелится надавить. В данном случае вы — жертва обстоятельств.
— К которой надо проявить жалость? — Фролов попытался изобразить подобие улыбки. — Руководитель моего ранга не может вызывать жалость, а если вызывает, то на этом его карьера окончена.
— Жалость — это если вы сами ведете себя жалко, а если вы умеете пережить свое горе достойно, то вы заслуживаете сострадания или хотя бы молчания. Но никак не камня в спину. Я не думаю, что вам надо пытаться замять эту информацию. Это в любом случае вряд ли получится, и вот тогда эффект будет совсем другой.
— Ох, Юрий Дмитриевич, у нас не камни в спину метают, скорее ножи, — Фролов поднялся, — но, возможно, я последую вашему совету.
Реваев тоже встал.
— Если вам понадобится хоть какая-то помощь в расследовании, звоните мне сразу же. Поверьте, я очень многое могу. — Петр Михайлович хотел что-то еще добавить, но сдержался. Махнул рукой, словно давая понять то, что и без слов было ясно, что самого важного для своей семьи он как раз сделать не сумел.
Полковник быстро договорился с Фроловым об осмотре квартиры в Крылатском и проводил супругов до двери.
После ухода четы Фроловых Реваев провел короткое совещание с оперативниками, работающими в его группе. К неудовольствию Юрия Дмитриевича, им тоже похвастать было пока нечем. Установить точное время совершения преступления помог сам убийца. В четырнадцать ноль три был выключен телефон одной из жертв, затем второй. Камера видеонаблюдения, установленная на въезде во двор, показала, что Наташа Фролова приехала на такси в двенадцать десять. Во двор машина заезжать не стала. Наташа вышла перед шлагбаумом и неспешно прошла в сторону дома. После этого и до момента убийства во двор заходили еще шесть человек, двоих из которых установить так и не удалось. Одной из не узнанных жильцами дома была девушка в ярко-красном пуховике и синей бейсболке. Лица ее не было видно из-за неудачного угла обзора. Все, что удалось установить, что девушка была стройная, рост порядка 165 сантиметров, из-под бейсболки был виден темный хвост волос. Девушка привлекла внимание следственной группы тем, что вошла во двор сразу же вслед за Фроловой. Однако в двенадцать двадцать пять она уже вышла с территории все тем же стремительным шагом, что и появилась. Панфилова же прошла во двор дома лишь семь минут спустя. Так что девицу в красном пуховике из круга подозреваемых можно было вычеркнуть.
