Проснулся Макс поздно, его разбудил какой-то резкий звук. Судя по тому, что в квартире никого не было, это был звук захлопнув-шейся двери. На кухне его ждала написанная неровным почерком короткая записка, из которой он понял, что билеты в Среднегорск Марина купила на завтра, а сегодняшний день она с детьми проведет в городе.
Макс скомкал записку и бросил ее в раковину. Бумажный шарик ударился о бортик и, отскочив, укатился куда-то под стол. Пробормотав что-то невнятное, но явно осуждающее в адрес непослушного комка бумаги, Макс достал турку и занялся приготовлением кофе. Кофеварки, особенно капсульные, Подгорный недолюбливал, вкус получаемого из них напитка казался ему неестественным, во всяком случае, так он уверял окружающих. Это не мешало ему с удовольствием пить растворимый кофе, пусть и относительно дорогих сортов, пусть и, по уверениям на упаковке, смешанный с натуральным, но явно имеющий слабое отношение к тем темным, обжаренным зернам, что он засыпал сейчас в кофемолку. Гудение кофемолки, напоминающее жужжание квадрокоптера на взлете, заглушило звуки ожившего смартфона. Однако кофемолка шумела недолго, а телефон все никак не желал умолкнуть. Подгорный хмуро посмотрел на светящийся экран и, удивившись, быстро протянул руку к трубке. Поздоровавшись со своим собеседником, Макс некоторое время молча слушал, исчезнувшее было выражение удивления вновь отразилось на его лице.
— Приезжайте, конечно. Ближе к вечеру? Хорошо, я буду ждать.
Макс нажал отбой, положил телефон на стол. Ему действительно больше ничего не оставалось, только ждать. На его взгляд, все плохое уже случилось. Оставалось дождаться, когда произойдет что-нибудь хорошее. Он подошел к окну. Между двумя недавно построенными многоэтажными башнями блеснул в небе шпиль университета. День был просто идеален. Идеален для того, чтобы провести его, гуляя с семьей по весеннему городу. Макс покачал головой и вернулся к плите. Оставалось надеяться, что хотя бы кофе не сможет убежать от него сегодня.
Черная, пузырящаяся жижа выплеснулась наружу на мгновение раньше, чем Макс успел снять турку с плиты.
Когда Макс распахнул входную дверь, Рева-ев улыбнулся ему своей мягкой, доброжелательной улыбкой. Он прошел в квартиру и протянул Подгорному руку. Рука была такая же мягкая, как и улыбка полковника.
— Вижу, у вас хорошее настроение, — заметил Подгорный.
— Весна, знаете ли, — кивнул Юрий Дмитриевич, — она и мне что-то шепчет. Слов, знаете ли, уже не могу разобрать, но все равно приятно.
Мужчины рассмеялись, и Подгорный пригласил своего гостя в просторную гостиную. Реваев устроился в одном из двух огромных мягких кресел, удивительно подходящих к благодушному выражению его лица. Макс предложил полковнику кофе и коньяк. К его удивлению, гость согласился попробовать и то и другое. Похоже, у него и впрямь хорошее настроение, решил Макс, направляясь на кухню.
— Замечательный напиток! — Реваев на миг зажмурился от удовольствия. — Какой вкус. Пожалуй, коньяк — это единственный из крепких напитков, с которым получаешь удовольствие непосредственно от процесса употребления. Я бы даже отнес результат в минус.
— Почему же? — Подгорный сидел в кресле напротив и так же, как и Реваев, наслаждался «Мартелем».
— Я не люблю состояние опьянения, — объяснил следователь, — оно снижает способность к логическому мышлению.
— Вы всегда стараетесь следовать логике? — улыбнулся Подгорный.
— Пытаюсь, Максим, пытаюсь, — Реваев сделал еще небольшой глоток и отставил бокал в сторону, — однако жизнь порой настолько нелогична, что иногда не знаешь, как поступить. Вот взять, например, это дело по убийству девушек.
— Вы что-то нарыли? — оживился Макс.
— Фу, молодой человек, ну что за жаргон? — обиженно протянул Юрий Дмитриевич, — мы же не бригада землекопов. Мы скорее сеятели.
— Это как? — не понял Подгорный.
— Да, сеятели. Только не те, которые сеют, а те, которые просеивают.
— И что же вы насеяли, Юрий Дмитриевич?
— Мы насеяли, так сказать, фотографию человека, который предположительно был на месте преступления фактически в то самое время, когда было совершено убийство. И что самое интересное, этого человека там быть в принципе не должно было.
— И кто же это? — В голосе Подгорного слышалось нетерпение.
— На фотографиях лица не видно, — полковник почесал кончик носа, — можно делать лишь догадки. Но я запросил кое-какую информацию, и когда получил ее, то мои догадки подтвердились.
— Юрий Дмитриевич, ну не томите, интересно же. — Макс, уже не чувствуя вкуса, залпом допил коньяк.
— Вы даже не представляете насколько, — вздохнул Реваев. Он наклонился к своей черной кожаной папке, лежащей на журнальном столике, с трудом дотянулся до нее. Неторопливо расстегнув застежки, аккуратно извлек из папки несколько листов бумаги. Выбрав один из них, протянул его Подгорному: — Вот, Максим, посмотрите. Вам на самом деле будет интересно.
Подгорный сжимал в руке лист бумаги с распечатанной на нем черно-белой фотографией. Качество печати было не очень хорошим, картридж в принтере явно следовало уже поменять. Сам кадр тоже вряд ли можно было назвать удачным. Камера висела слишком высоко, а лицо человека на фотографии закрывал козырек бейсболки. Но все это было не так важно. Важно было только одно. На этой фотографии была изображена Марина.
Чтобы узнать женщину, с которой он прожил уже одиннадцать лет, Подгорному не нужно было видеть ее лицо. На фотографии была фигура Марины, был ее пуховик, ее бейсболка, в которых она вчера прилетела, на фотографии была его жена.
— Этого не может быть, — пробормотал Макс, обращаясь скорее сам к себе, чем к полковнику.
Реваев, не говоря ни слова, протянул ему еще несколько листов бумаги. Подгорный выхватил их у него из рук и быстро просмотрел один за другим. Электронный билет на рейс из Среднегорска в столицу, обратный билет, посадочные талоны.
— Этого не может быть, — повторил Макс, возвращая бумаги Реваеву, — Марина была в Среднегорске. Точнее, она с подружками была за городом.
— Я и не говорил, что на фотографии ваша жена, — покачал головой полковник, — это вы сами узнали ее, Максим.
— За день до этого она прислала мне фотографии, где она с компанией у бассейна. — Подгорный схватил телефон, приподнялся с кресла, словно намереваясь продемонстрировать снимок Реваеву, потом медленно осел обратно. — Какой же я идиот!
— Я думаю, что фотография была сделана за день до вылета. Вы ничего не могли заподозрить.
— Какой же я идиот, полковник! — Подгорный вновь вскочил на ноги. — Это из-за меня Марина узнала про Наташу. Я не удалил Наташино сообщение, а Марина его прочитала. Какой же я идиот, Юрий Дмитриевич.
— Я думаю, что проблема не в том, что было это сообщение, — в голосе следователя Максиму послышалась неприязнь, — проблема в том, что была Наташа. Проблема в вас самом, Максим.
