И так продолжалось весь декабрь: метели сменялись оттепелями, сильные ветра приносили то снег, то дождь. Уже вскоре в распутицу телеги и повозки не могли проехать ни по улицам города, ни по проселочным дорогам. Торговля на рынке почти прекратилась, товаров было мало, ведь крестьяне из окрестностей могли доставлять продукты в город только пешком, таская мешки с овощами на заплечных крючьях. А цены очень выросли. Моему отцу вначале тоже удавалось получить хорошую прибыль – на вещевом рынке не появлялись торговцы из других городов, и все галантерейные товары покупали только у него. Но вскоре товары у него закончились, поскольку поставки из Кольмара и Страсбурга, как и с правого берега Рейна, прекратились.
Люди все больше уставали, стали медлительными и раздражительными, и не только из-за того, что темнело рано, да и днем погода не радовала. Жить стало куда дороже, а ведь нас еще ждали долгие зимние месяцы. Некоторых, кто жил беднее, чем наша семья, это пугало. Правда, я не понимала, почему в такое время столь многие пропивали свое и без того небольшое жалованье в трактирах.
Доминиканцы давно перестали раздавать индульгенции, видимо, по приказу епископа, а их приор до сих пор не вернулся. Мартин очень за него волновался, ведь в такую погоду путь не только труден, но и опасен, а в ноябре до монастыря дошли вести о том, что брат Генрих прибыл в епископский замок в Констанце, то есть остановился всего в восьми днях пути от Селесты. А значит, в середине декабря он давно уже должен был вернуться. Мне было все равно, я по нему не скучала.
Впоследствии я часто думала, что смерть малышки Доры, не прожившей и трех месяцев, стала началом всех невзгод. Моя подруга Эльзбет не могла смириться с потерей своего первого ребенка, хотя она и правда оказалась беременна.
– Но как такое возможно? – спросила ее я, когда Эльзбет накануне Рождества сказала мне, что Рупрехт был прав и она действительно носит дитя под сердцем.
Собственно, эта весть должна была принести Эльзбет радость, но по ее скупым словам и выражению лица мне становилось очевидно, что это не так.
– Повитуха говорит, все дело в том, что я так рано перестала кормить малышку грудью, – ответила она и тихо добавила: – Едва малышка Дора родилась, как Рупрехт начал залезать на меня каждую ночь, особенно когда был пьян. И сейчас не лучше. Хотя я каждый день подмешиваю ему в еду целомудренник
[98].
– Разве ты не рада, что у тебя будет малыш?
– Мне все равно, рожу я еще детей или нет. Малышка Дора мертва.
Мне было невероятно жаль Эльзбет. Но как я могла ей помочь? Я надеялась только на приход весны, когда снова засияет солнце и станет тепло.
Невзирая на все гнетущие горожан тревоги, Рождество мы встретили чудесно. После праздничной службы в церкви Святого Георгия, на которой отец Оберлин в своей заключительной речи призвал нас мужаться и не отчаиваться, мы, как и всегда, отправились в здание гильдии торговцев на застолье с песнями и молитвами (впрочем, несмотря на название, в Селесте членами нашей гильдии являлись также врачеватель, аптекарь и кондитер). Отец всегда гордился тем, что мы принадлежим к столь уважаемой и важной гильдии.
Несмотря на вызванную непогодой нехватку продуктов, в этом году на празднестве красное вино и пиво лились рекой, а стол ломился от яств: мясные паштеты, дичь в перечном соусе, маринованный рубец
[99], щука в масляной подливе и другие вкусности на семь перемен блюд. Зал гильдии украшали еловые ветви, от изразцовой печи веяло теплом. Чувствовалось, что многие из тех, кто старался тратить поменьше дров, не хотят возвращаться в холодные сырые дома, где гуляют сквозняки, и потому глава гильдии вновь и вновь откладывал завершение банкета, прислушиваясь к просьбам своих собратьев по цеху. Мне вдруг вспомнилась моя матушка – как она любила Рождество, с какой радостью пела псалмы. От воспоминаний стало так больно, что под конец этого прекрасного праздника слезы навернулись мне на глаза.
– Маме очень понравилось бы это Рождество, – шепнула я папе, когда мы возвращались домой.
На улице снова валил густой снег.
– Она была с нами, – ответил он. – Я в этом уверен.
И хоть в его словах прозвучало утешение, кое-что еще тревожило меня.
– Теперь, когда все так подорожало, нужно ли нам волноваться?
– Нет, что ты. Летом и осенью мы достаточно заработали, и потому денег нам хватит на всю зиму.
С Рождества и до Нового года я снова стала каждый день навещать мою подругу – в нашу галантерейную лавку мало кто заходил, потому работы по дому у меня почти не было, да и сад сейчас был заметен снегом. Как и перед рождением малышки Доры, Эльзбет изменилась – обессилела, все время молчала, ушла в себя. Даже когда она не отвечала односложно, а выдавливала из себя что-то большее, чем пару слов, моя подруга корила себя – мол, это она виновата в смерти Доры, нельзя ей было с таким кашлем кормить малышку грудью, ей следовало держаться от крохи подальше, и вообще, она была плохой матерью. Никакие мои уговоры не помогали, и через некоторое время я поняла: Эльзбет страдает от меланхолии, как и моя мать когда-то.
Зимой после Нового года мы питались предусмотрительно заготовленными припасами – квашеной капустой, вяленым мясом и солониной. Кроме рыбы из Иля, свежих продуктов было не достать, ведь все дороги вокруг Селесты замело. Невзирая ни на что, нашей семье всего хватало, потому мне в голову пришла мысль, что стоит раз в неделю приглашать Эльзбет к нам на обед. К тому же ее служанка Барбара взяла на себя приготовление еды для мужчин, да и в целом выполняла почти всю работу по дому, поэтому Эльзбет необязательно было сидеть в четырех стенах.
Часы, проведенные у нас, действительно иногда могли немного приободрить Эльзбет. К моему изумлению, больше всех старался вызвать на ее губах улыбку именно Грегор. Впрочем, в его отношении к Эльзбет не было ничего двусмысленного – просто недавно у него появилась невеста, Мария. Эта хрупкая, но очень бойкая девушка превратила моего вечно ворчащего братца в совершенно другого человека. Мне нравилась Мария, и я была очень рада за Грегора. Жаль только, что наша мама этого не застала. Она сразу полюбила бы Марию всем сердцем.
– Когда вы поженитесь, я смогу наконец-то уйти на покой, – сказал папа Грегору и Марии на одном из наших совместных ужинов. – Я с нетерпением жду, когда же смогу передать тебе управление лавкой.
– Мы не хотим медлить со свадьбой. – Просияв, Грегор нежно взял Марию за руку.
В такие моменты я понимала, что вскоре мне не будет места в отчем доме.
Но прежде, чем я успела всерьез задуматься об этом, по городу пожаром распространилась ужасная весть. В квартале склада, недалеко от старого речного порта, где жили в основном рыбаки и матросы, погибло три человека, причем при странных обстоятельствах – двух женщин и одного мужчину охватила лихорадка, на шеях и под мышками у них набухли узелки, и несчастных быстро забрала смерть.
