Знаешь признаки антихристовы, не сам один помни их, но всем сообщай щедро.
Св. Кирилл Иерусалимский
Сейчас уже намного позже, чем вам кажется.
Иеромонах Серафим (Роуз) Платинский
– А если бы он вез макароны?
Реплика из старого русского фильма
Господи, благослови!
Глава 1
Узкая оленья тропа, усыпанная опавшими листьями, потаенно вилась между черных стволов вековых деревьев, лес молчал в чуткой, настороженной неподвижности; изредка медленно, будто боясь спугнуть тишину, слетал с ветки, плыл, кружился и падал на тропу перед нами желтый или оранжевый лист. Тропа вывела нас с Индриком на освещенную белым осенним солнцем широкую просеку; теперь вместо листьев под копыта Индрика ложился толстый слой рыжей золы, сверху подернутый серым пеплом: по бокам просеки стояли мертвые, угольно-черные обожженные деревья. Я обняла белую шею единорога, наклонилась и прошептала в отсвечивающее розовым чуткое остроконечное ухо:
– Только тихо, Индрик! Он, кажется, спит…
Индрик слегка нырнул рогом в знак согласия и стал ступать еще осторожнее, стараясь не нарушить таинственную тишину мертвого леса.
Фафнир спит чутко, по нам удалось подойти необнаруженными к самому входу в пещеру. Из громадной черной дыры с оплавленными краями, шипя, вырывались клочья горячего желтого пара. Я соскользнула со спины единорога, подкралась к скале сбоку от пещеры и осторожно начала карабкаться наверх, стараясь, чтобы ни один камушек не сорвался у меня из-под руки, ни один обгорелый куст не хрустнул под ногой. Кое-как зацепившись на закоптелых камнях над самым входом в пещеру, я развязала и сняла свой пояс – длинный шнур, свитый из шелковых и золотых нитей, в который были вплетены три волоска из моей косы. Я связала из пояса петлю, приготовилась и кивнула Индрику – пора!
Встав прямо напротив пещеры, Индрик по-лебединому выгнул шею и запел прекрасную песню без слон. Звук его голоса был подобен виолончели. В ответ из пещерного зева раздался мощный рык и выметнулся длинный язык пламени. Прямо в лицо мне пахнуло жаром, глаза защипало от едкого дыма. Но Индрику огненное дыхание дракона было нипочем, он только покрепче уперся копытами в рыхлую золу, чтобы не быть снесенным горячим вихрем, да опустил свои длинные ресницы, оберегая глаза от взметнувшегося пепла.
– Ты че тут развопился, козел однорогий? Че спать не даешь? – просипел Фафнир, высовывая из пещеры бородавчатую морду и скаля кривые зубы. Он откашлялся, сплюнул гарью и добавил:
– Счас я поджарю тебя на ужин, козлятина вопиющая!
Индрик, изящно переступая тонкими ногами, сделал перед самой мордой дракона несколько танцующих шагов вправо и влево. Тот вытянул шею, поводя головой и глядя па единорога то одним, то другим глазом, как петух па букашку. Индрик выразительно глянул на меня – теперь ты! Я прикинула ширину петли, чуть-чуть ее раздвинула и ловко набросила волшебное оружие на голову дракона. Фафнир рванулся вперед, петля соскользнула на его морщинистую шею и улеглась рядом с толстой золотой цепью, которую он носил как знак принадлежности к самым крутым рептилиям. Дракон рванулся, и меня снесло с карниза над пещерой: вмиг я оказалась у него на спине, удачно угодив как раз между двумя отростками гребня.
Фафнир взвыл, присел на все четыре лапы, мотая головой и бестолково крутя грозным шипастым хвостом. Но дракон уже не мог причинить нам зла: пояс девственницы и песня единороги сделали его беспомощным. Лапы чудища подогнулись и разъехались в стороны, он улегся прямо в пепел, повернул ко мне голову и выпустил большую мутную слезу из круглого зеленого глаза с продолговатым зрачком. Слеза плюхнулась в горячий пепел и тут же с шипеньем испарилась.
– Слышь ты, дева! Отпустила бы ты меня, а? Надо мной другие драконы смеяться будут – девчонка и козел одолели!
– За «козла» ответишь, – мягко заметил Индрик. – Пора возвращаться, госпожа моя!
Мы отправились к замку: впереди Индрик, распевающий громкую песнь торжества, а позади я верхом на укрощенном драконе, изредка взвывавшем дурным голосом от непереносимого унижения.
Замок, в котором сейчас жили-были мы с друзьями, стоял на высоком холме за лесом. Издали он казался целым городком – такое множество башенок с флюгерами и шпилями громоздилось над его высокими зубчатыми стенами. Когда мы приблизились к главным воротам, на площадку надвратной башни вышли мальчишки-герольды, подняли трубы и протрубили что-то победно-героическое. Со скрипом опустился мост, с лязгом поднялась массивная чугунная решетка в воротах, и мы торжественно вступили на замковый двор. Я привязала конец своего пояса к кольцу пустой коновязи и оставила возле нее Фафнира; все наши лошади стояли сейчас в конюшнях, иначе пришлось бы дракону терпеть унизительное для него соседство.
– Госпожа моя, я могу удалиться, если сегодня больше тебе не нужен?
– Конечно, Индрик, иди. Благодарю тебя за добрую службу.
– Спасибо и тебе за эту сказку, госпожа Кассандра. Пока, ящерка-переросток! Надеюсь, тебе не дадут здесь скучать!
Кивнув дракону, Индрик свел все четыре ноги в одну точку, покачался над нею, а потом одним длинным прыжком-перелетом перемахнул через пятиметровую стену.
– Вали отсюда, козел однорогий, – проворчал Фафнир, когда Индрик уже не мог его слышать.
Я засмеялась и пошла к донжону – главной башне замка. Там на втором этаже располагался наш пиршественный зал, в котором должны были ждать меня друзья и возлюбленный. Поднимаясь по широкой каменной лестнице, на площадках которой стояли рыцарские доспехи, а на стенах висели выцветшие знамена армий и штандарты королей, я на ходу переменила свой облик: взамен простого белого платьица сочинила себе тяжелый парадный наряд из темно вишневого бархата, а косу распустила и завила длинными локонами. Затем, толкнув обеими руками тяжелые двери, я торжественно вступила в зал.
Все уже собрались и пировали за длинным дубовым столом, уставленным оловянной и серебряной посудой, яствами, кувшинами и свечами. В огромном камине полыхало пламя, а перед ним лежали задумчивые лохматые собаки, лениво покусывая принесенные от стола кости; бродячий музыкант меланхолически перебирал струны лютни, напевая вполголоса какую-то балладу, но его похоже, никто не слушал. Правда, на скамье рядом с ним, па пушистой рысьей шкуре лежал в небрежно изящной позе наш красавец Парсифаль, но он прозаически спал, посапывая точеным носом. Влюбленные ворковали, приятели беседовали, кто-то нехотя пил… Поэт Мэрлок бездумно водил золотым карандашиком по табличке слоновой кости, чертя вместо изысканных куртуазных стихов вполне бессмысленные завитушки. Генрих дразнил своего попугая, а тот нервно переступал когтистыми лапами по широкому плечу хозяина и тянулся к бокалу с вином в его руке.
