Клоны привели нас в длинное светлое помещение, видимо рабочий цех, всю середину которого занимал медленно движущийся и тихо гудящий конвейер, за которым сидели заключенные – не меньше тысячи, как мне показалось, а может, и больше; конец этого цеха терялся где-то далеко впереди, но возможно, что он и там не заканчивался, а уходил еще куда-то вбок.
Заключенные сидели за конвейером – каждый в своей стеклянной кабинке – чуть выше человеческого роста. Занятые кабинки были закрыты, но в самом начале конвейера было много пустых кабин, гостеприимно распахнувших дверцы – вот и них-то нас и завели клоны.
Я вошла в кабинку, и клон отцепил наконец цепочку от моего носа. Клоны строем удалились. Я перевела дыхание, в голове немного прояснилось, от сердца отлегло. Я потерла распухший нос и осмотрелась. Почти всю кабинку занимало кресло довольно удобное на вид, почти такое же, какие стоят обычно в недорогих жилищах перед персониками. Впереди кресла, почти вплотную к его ручкам, была устроена неширокая панель, на которой слева стояла большая закрытая пластиковая коробка, а справа лежала красная трубочка. Мимо панели двигалось полотно конвейера, на котором на небольшом расстоянии стояли пустые пластиковые корпуса персоников. Вдоль середины конвейера, на высоте чуть выше проплывающих коробок, были прикреплены на железной штанге небольшие темные табло. Скосив глаза вправо, я увидела, что над занятыми рабочими местами табло светятся и на них почти все время появляются и исчезают надписи. На моем табло стоял номер 34. Напротив, над рабочим местом, на котором сидел какой-то испуганный молодой человек, висела тикая же коробка, и на ее глухой стороне стоял номер 35.
Когда вновь прибывшие заключенные заняли свои кабинки, все наши табло одновременно издали негромкий сигнал и засветились. На моем появилась надпись: «Всем вновь прибывшим трудовым пчелам! Занять рабочие места!» Я села. Сразу же появилась вторая надпись: «Всем трудовым пчелам! Пристегнуться!» Ремень был такой же, каким я в прежней жизни пристегивалась на ночь в своем кресле перед персоником. Я застегнула ремень. Рядом раздался глухой вскрик досады. Я повернула голову и увидела, что в соседней кабинке девушка никак не может застегнуть свой ремень. Я привстала с кресла и постучала по стеклянной стенке, чтобы привлечь ее внимание и подсказать ей, как это делается, то тут же меня шарахнуло током, а на табло появилась надпись: «Пчела № 34! Прекратить попытку общения с другими заключенными!» Пришлось подчиниться. Я уставилась на табло. Некоторое время я просто сидела, ни о чем не думая, – отдыхала. Потом я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд слева. Рискуя получить следующий удар, я незаметно скосила глаза к началу конвейера. Оглядев ближайший ряд зэков, сидящих на противоположной стороне, я вдруг среди них узнала ту самую девушку, с которой мы стояли на этапе под одним платком. Теперь у нее уже не было ее прекрасных длинных волос. Мне не удалось поймать ее взгляд – она не сводила зеленовато-серых глаз со своего табло, на котором стоял номер 29, но лицо у нее было слишком уж внимательное, а в углах рта угадывалась сдерживаемая улыбка. Я не сомневалась, что это она заставила меня на нее посмотреть. Не дожидаясь удара током, я чуть заметно кивнула и тоже уставилась на свое табло.
Появилась надпись: «Пчела № 34! Взять в левую руку деталь!» Я сначала не поняла, какую я должна взять деталь и поводила левой рукой над панелью. Меня слегка ударило током – не слишком больно, но противно. Надпись на табло не менялась. И тогда я сообразила, что должна открыть стоявшую на панели коробку. В ней плотно лежали черные пластинки. Я нерешительно взяла одну, с другой стороны на пластинке были блестящие металлические буквы «Альфа – РС11». Это была марка одного из самых дешевых персоников. Надпись на табло исчезла, появилась другая: «Пчела № 34! В правую руку взять контейнер с клеем!»
«Так, имеется в виду вот эта красная трубочка». Я взяла ее в левую руку.
Надпись: «Пчела№ 34! Зажав контейнер в кулаке, большим пальцем подцепить и открыть крышку контейнера!» Сделано. Стала видна верхушка клеевого столбика.
Надпись: «Пчела № 34! Аккуратно смазать изнанку фирменного знака клеем!» Исполнено.
Надпись: «Пчела № 34! Внимательно следить за проходящими корпусами изделий. Заметив корпус, на котором нет бирки с фирменным знаком, примериться заранее и наклеить бирку в тот момент, когда корпус подойдет к рабочему месту!» Очень хорошо, значит, я смогу наблюдать за моей соседкой по этапу под видом внимательного изучения плывущих ко мне корпусов. Я попробовала – табло не среагировало. Отлично! Но я чуть-чуть не проворонила плывущий ко мне корпус без фирменного знака, я спохватилась, когда он уже проплывал мимо меня и поторопилась нашлепнуть на него бирку. Именно поторопилась– бирка приклеилась чуть-чуть косо, за что я сейчас же была наказана ударом тока. Сразу же появилась надпись: «Пчела № 34! Внимательно следить за конвейером! Лучше не делать совсем, чем делать скоро и плохо! Народная мудрость». Интересно, кто это развлекается, наблюдая за нами и командуя через табло? Еще и острить пытается, гад… Неужели это такой же заключенный, как и мы, только «твердо вставший на путь социальной адаптации»?
Я потихоньку огляделась и только теперь заметила, что за нашими спинами, вдоль рядов стеклянных кабинок, по пустому и менее освещенному пространству прохаживаются зэки в костюмах таких же полосатых, как наши, но только черных с желтыми полосами. Так это же и есть «осы» – зэки из отряда социальной адаптации! Они не спускали глаз с «трудовых пчел», наблюдая за ходом работы и за дисциплиной. Но не только наблюдали. В микрофон они передавали сигналы на табло, а с помощью дистанционного управления наказывали провинившихся ударом тока. Увлекшись наблюдением за «осами» на противоположной половине цеха, я не заметила, что один из черно-желтых остановился за моей спиной.
На моем табло появилась надпись: «Пчела № 34! Взять в левую руку деталь!»
– Да знаю, знаю уже… – проворчала я, и тут же подпрыгнула от удара. Ах да, ведь я не имею права разговаривать вслух даже сама с собой! Бессильная злоба вдруг охватила меня. Захотелось что-нибудь грохнуть, расколошматить, разбить собственную голову прямо о панель конвейера, наплевав на воспитание током – пускай убивают! Предклоны проклятые! Я ухватилась обеими руками за ворот своего дурацкого «костюма пчелы», пытаясь разорвать душивший меня пластик.
Правая рука с болезненно пульсирующим большим пальцем ухватилась за цепочку креста, и сразу же будто невидимая прохладная рука легла мне на лоб. Сознание прояснилось. Я отпустила воротник и положила руку на грудь, где под дурацким черно-желтым пластиком таился мой крестик.
«Как страшно, – подумалось мне, – а ведь за все время пребывания в обители я ни разу не испытывала таких испепеляющих сознание приступов гнева. А еще раньше, когда я гневалась на мать Евдокию, ревнуя ее к бабушке, кто научил меня бороться с этим? А ведь я боролась! Сама того не понимая, я тогда молилась Богу о даровании мне спокойствия: «Небо, успокой меня!» Так что же мешает мне молиться здесь и сейчас, но уже правильной, обращенной непосредственно к Богу, молитвой? – Ничего. Надо только вспомнить такую молитву, чтобы можно было твердить ее не отвлекаясь от работы и от наблюдения за обстановкой в цехе, чтобы она сама держала меня под охраной».
