– Никто не придет?
Понимаю. Все это время она верила в три истины:
Чтобы перенести то, что твои краски забирают, надо умереть внутри.
Если посереешь – это навсегда.
Никто не придет остановить Едока.
Теперь она спрашивает…
Если первые две истины оказались ложью, то что третья?
Отвечаю:
– Сначала поймаем серое. Потом остановим Едока.
Кэтчин
Кроу в своем углу.
Не вижу ее.
Только слышу.
– Ты должна стать мертвой внутри. Ничего не чувствовать.
Хихикает.
– У нас нет ни когтей, ни крыльев, ни клыков.
Смеется.
– Нам не сбежать!
Падает на пол от хохота.
Смеется над неправдой.
Хотелось бы мне так легко избавляться от серого.
Не могу. Должна называть.
Ловить.
Сражаться.
Серое сопротивляется.
Но можно путешествовать во времени у себя в голове.
Ловлю обрывок серого: страх. Вспоминаю.
Площадка перед школой.
Задира Билли Кинг идет вразвалку к маленькой Джози Льюис.
Я – встаю у него на пути.
Смелость пожирает страх.
На животе выцветает отпечаток ладони Едока.
Перехожу к следующему пятну.
На этот раз улетаю вперед.
Мы с Кроу на пляже.
Она шутливо меня толкает.
Хватаю ее за руки. Мы падаем, смеясь, в воду.
Радость пожирает печаль.
Дорожки слез на лице и шее растворяются на глазах.
Не знаю, сколько времени на это уходит.
У нас нет солнца.
Нет луны.
Нет тиканья часов.
Только выбор.
Он измеряет расстояние между теми, кем мы являемся сейчас, и теми, кем мы становимся.
Он всегда один, раз за разом.
Мы выбираем обратное серому.
На это уходит вечность.
На это уходит мгновенье.
Побег
Слышу эхо шагов снаружи.
Дверь гремит.
Хвататели входят.
Стоят. Нависают.
Думают, они больше, сильнее нас.
Уже нет.
Кроу выходит из темного угла.
Ее кожа и глаза – коричневые.
Ее волосы и платье – черные.
Ее тень на стене – с крыльями, с когтями, кусается.
Ее волосы извиваются по земле. Впиваются в лодыжки Хватателей.
Первый сразу падает.
Второй пошатывается. Кроу бросается на него.
Верхняя половина маски Второго откалывается.
Под ней – ничего.
Второй вопит, кидается за выпавшими глазами.
Кидаюсь на Первого. Хватаюсь за край маски.
Он встает во весь рост.
Я держусь и тяну со всей силы.
Маска отходит.
Отлетаю.
Падаю.
Перекатываюсь.
Встаю, держа в руке фальшивое лицо.
Пустота в месте, где была его голова, кричит:
– Отдай, отдай, отдай!
Бросаю маску о стену.
Она раскалывается на мелкие кусочки.
Первый издает жуткий вой.
Вдали – шум тяжелых шагов.
Больше нет времени на Хватателей.
– Кроу! Едок идет!
Выбегаем из двери.
Едок спешит по тоннелю.
Глаза-зеркала округляются, когда он видит нас.
Ревет.
Я хочу убежать.
Кроу хватает меня за руку. Разворачивает.
– Мы его остановим.
Она права. Разумом я это понимаю.
А тело боится.
Я поймала не все серое.
В глубине осталось пятно.
Из-за него мне хочется спрятаться от Едока.
Я выбираю обратное серому.
Поворачиваюсь к нему лицом.
Расправляю плечи.
Поднимаю голову.
Смотрю прямо в глаза.
Называю последнее серое.
– Ты – позор.
Едок вздрагивает. Думает, это я называю его.
Так и есть.
– Серое – твое, – говорю. – Краски – мои. Я не буду нести на себе твой позор. Во мне останется только гордость. Потому что я пережила то, что ты со мною делал.
Последнее пятно исчезает.
Словно его и не было.
И не должно было быть.
Не во мне.
Не я должна бежать от него.
Он должен бежать от меня.
От нас.
Кроу поет:
Нет даров Едоку.
Больше жертв не ведут.
Краски льются рекой,
Мчатся ловчие в бой.
Мертвый, мертвый… мертвый!
Едок бежит.
Мы преследуем.
Несемся на топот его шагов.
Тоннели ведут куда-то и никуда.
Топот затихает.
Он в тупике.
Перед ним лишь стена.
Он стучит в потолок.
По руке стекает кровь.
Визжит от боли. Протискивается в дыру.
Вырываемся вслед за ним…
В мир.
Вкус свежего воздуха на языке.
Ощущение мягкой земли под ногами.
Мерцание луны и звезд перед глазами.
Пошатываюсь. Опираюсь о дерево.
Кроу задирает голову. Вытягивает руки, словно хочет обнять небо.
– Мы – радуги, Изобел-которая-Кэтчин! Мы будем купаться в облаках и петь на солнце, и мир будет красить наши души, а наши души будут красить мир!
– Да. – Показываю на свет вдалеке. – Но не сейчас.
