Папа ответил, только когда мы дошли до безлюдной парковки.
– Она не умерла.
– Она утонула в реке!
– Сомневаюсь, Бет.
Я растерянно нахмурилась. Неужели он не поверил в эту историю?
– Кэтчин не врала. Я в этом уверена.
– Я этого и не говорил. Она рассказывала правду, только по-своему.
– В смысле?
– Что ж… взять, например, мерцающих чудищ. Если смотреть на горизонт в жару, кажется, будто он мерцает. Она целый день бродила по берегу, скорее всего, страдая от жажды и не до конца понимая, что есть что. Поэтому приняла мерцающий горизонт за несущихся на нее чудищ.
– Ладно, а с чего бы ей воображать, будто ее мама умерла?
– Если это мама отправила ее в реабилитационный центр, вполне возможно, что Кэтчин почувствовала себя преданной и покинутой – отсюда история о смерти. К тому же несколько месяцев назад здесь и правда пронесся ураган. Помнишь, об этом говорили в новостях? Многие постройки из-за него пострадали, но никто не умер.
Все сходилось, но я не готова была сдаться.
– А как же другое измерение? Хвататели?
– Когда в жизни все круто меняется – например, тебя кладут в реабилитационный центр, – ты чувствуешь себя там, как в чужом мире. А работники центра наверняка давали ей лекарства.
– Ей было плохо от этих «лекарств»!
– Отходить от наркотиков тяжело, Бет.
О… Значит, Кэтчин сплела все эти события в одну историю, не лживую, как и сказал папа, но лишь отчасти правдивую. Мне стало очень обидно за то, что я во все поверила.
Папа достал телефон и взглянул на экран. Потом пробормотал:
– Голосовое сообщение.
Он нажал кнопку и приложил телефон к уху. А через несколько секунд тяжело вздохнул.
– Что такое? – спросила я.
– Банковские счета, – ответил он, убирая мобильный в карман. – Тома Каваны и Мартина Флинта. Мы следили за операциями по их счетам в надежде отследить передвижения Каваны. Или даже Флинта – мало ли, это не он сгорел при пожаре. Так вот, у них обоих намного больше денег, чем должно бы быть.
И что с того?
– Что это значит?
– Вполне возможно, что они присваивали часть денег, которые должны были идти на детский дом. Вот и объяснение тому, почему сбежал Кавана. – Папа сердито покачал головой. – Как я и думал – это пустая трата времени! Пожар начался из-за плохой проводки, огонь разгорелся быстро, как это обычно и бывает. Кавана понял, что проверки не избежать, и скрылся. Флинт задохнулся в дыму. А пока искали директора, нашли девочку-подростка, которая сбежала из города и не имеет к этому делу никакого отношения.
Он выхватил ключи из кармана и направился к машине.
– Куда теперь? – спросила я.
– В отель.
В отель, где он снова утонет в пучине горя, потому что ему не надо думать над расследованием.
– Может, перекусишь? На главной улице есть кафе, вроде неплохое. Наверное, оно еще открыто.
– Не голоден.
Он с утра ничего не ел, и здесь дядя Кельвин не придет с порцией вкусной тушеной говядины и запасом отборных шуток. Рассмешить папу ему пока не удавалось, а вот есть он его заставлял успешно. Сейчас же позаботиться о папе могла только я.
– Перекуси сандвичем, – попросила я.
Он не удостоил меня ответом и устало поплелся дальше. Я в отчаянии выкрикнула:
– Папа, не молчи! Поговори со мной. Вот же я!
Он ненадолго замешкался, а потом сказал, не отводя взгляда от дверцы автомобиля.
– Нет. Тебя нет.
А потом сел в машину и завел двигатель.
– Неправда! – крикнула я ему вслед. – Я здесь!
Шум мотора заглушил мой голос. Папа унесся прочь. Я осталась в одиночестве. Правда, мне было одиноко и до того, как он уехал. Странно, что с ним я чувствовала отчужденность, но ощущала себя частью семьи рядом с дядями и тетями, хотя они как раз меня не видели.
Все шло не так, как мне хотелось. Я думала, расследование поможет папе взять себя в руки. Теперь на это не стоит надеяться.
Зачем Кэтчин нам соврала?
Глупо на нее сердиться, но я ничего не могла с собой поделать. И сердилась за то, как легко она меня обманула. И она не дала никакого намека на то, что дело более запутанное, чем кажется. Нет бы придумать что-нибудь любопытное о пожаре, раз все равно сочиняешь! Чтобы папа поверил, будто здесь кроется настоящая тайна. Конечно, неправильно так думать, но сейчас меня это не волновало.
Кипя от злости, я влетела обратно в больницу, прямо сквозь стены и двери, и остановилась у кровати Кэтчин, уже собираясь на нее накричать.
Она посмотрела прямо на меня.
– Долго ты.
Я подавилась своими же словами и произвела ряд бессмысленных звуков, после чего все-таки смогла составить предложение:
– Ты меня видишь?
Она закатила глаза.
– Как?! Только папа меня видит!
Кэтчин зевнула, словно для нее разговоры с призраками были обычным делом.
– Моя мама могла видеть умерших.
Значит, и она могла. Потому что сила всех женщин ее рода перетекала из одного поколения в другое и собралась в ней.
Невероятно. Кто-то помимо моего отца мог меня видеть. Разговаривать со мной. Я была так поражена, что не знала, что сказать.
А Кэтчин как ни в чем не бывало спросила:
– Твой папа тебя убил?
Я разинула рот от удивления.
– Чт… Нет, конечно! Что ты такое ужасное говоришь?!
– Тогда почему ты его преследуешь?
– Я его не преследую. Я за ним приглядываю.
– Тогда кто тебя убил?
Я пожала плечами.
– Какой-то водитель потерял управление в сильный дождь. Просто несчастный случай.
Она нахмурилась.
– Тогда почему ты тут застряла?
– Я не застряла.
– Ты на этой стороне. Как будто у тебя остались незаконченные дела или вроде того. Если тебя не убили, почему ты так плохо справляешься с тем, чтобы быть мертвой?
– Что за чушь? Разве можно с этим хорошо справляться?
– Да. Двигаться дальше. На следующую ступень.
– Э-э… может, это и есть моя «следующая ступень»?
– Вряд ли. Это предыдущая. Тебя никуда не тянуло?
– Нет… – Я осеклась. Да, после того, как я умерла, у меня перед глазами плясал яркий свет, словно блики на гранях кристалла. Я бы пошла навстречу этим краскам, если бы не услышала, как меня зовет папа.
