Сперва медленно, потом все решительнее Тесс двинулась вперед. В конце концов, она не инвалид, а всего лишь беременна. Схватив с комода подсвечник, Тесс попробовала замахнуться им для удара.
Голоса доносились из холла, а птичий щебет – с противоположный стороны. Тесс двинулась по коридору в сторону кухни. Сперва нужно пройти мимо большой гостиной, потом…
Дверь столовой была открыта.
Оттуда слышалась какофония птичьих голосов. Тесс приготовилась к тому, что птицы заполонили все: шкафы, картины, высокие спинки дубовых стульев, а стола и вовсе не видать в ворохе перьев.
Она ступила на порог. Комната была пуста.
Тесс опустила подсвечник. У стены между двух витражных окон стояли огромные, в два с половиной метра высотой, часы. Сколько Тесс себя помнила, их черный полированный корпус, украшенный изысканной резьбой, возвышался над прочей обстановкой. Витые полуколонны обрамляли полированную дверцу. В стрелки, скользившие по золотому циферблату, были вправлены рубины. Каждый вечер ровно в семь изнутри выдвигались фигуры и разыгрывали странное представление.
Сомнений не оставалось: птичьи голоса доносились из часов. Какой-то новый, необычный механизм, удивительно точно имитировавший птичий щебет, заработал в эту ночь впервые – по крайней мере, на памяти Тесс.
Она медленно обошла стол. Большая часть стульев уже многие годы сдвигалась с места только при уборке. Перед часами Тесс остановилась и подняла глаза на циферблат, словно вглядываясь в лицо гигантского идола. Над столом висела люстра со сверкающими хрустальными подвесками. Медленно-медленно Тесс подняла левую руку и потянулась к часам. Маятника не было видно за черной полированной дверцей размером с крышку гроба. На ней Тесс смутно угадывала свое отражение – бледный силуэт с вытянутой рукой. Вот сейчас они соприкоснутся – Тесс и призрак на дверце. Оставался всего миллиметр – и вдруг щебет прекратился.
Тишина настала так внезапно, что Тесс вздрогнула, как от громкого звука.
– Фрейлейн Тесс! – Голос раздался у нее за спиной, у двери. – Фрейлейн Тесс! – Старый слуга, заправлявший всем хозяйством в замке, один из немногих работников, остававшихся здесь и на ночь, возбужденно размахивал худыми руками. – Фрейлейн Тесс, дело плохо! Пойдемте, пожалуйста, со мной!
Гомон птичьих голосов все еще звучал у нее в ушах, и прошло несколько секунд, прежде чем до нее дошел смысл его слов.
– Прошу вас! Ваша матушка изволят вас звать!
Тут она наконец стряхнула с себя чары оживших часов и поспешила через весь замок на третий этаж западного крыла.
В коридоре ее ждал еще один призрак – такой же бледный, как в дверце часов.
– Что случилось?
Сильветта, мать Тесс, глядела на нее. Она стояла, не шевелясь, в белой ночной рубашке перед открытой дверью, с которой у Тесс были связаны невеселые воспоминания. За дверью располагались покои бабушки.
Шарлотта Инститорис была когда-то гордой, властной женщиной, но Тесс об этом знала только по рассказам. В детстве бабушка казалась ей ведьмой, позже – привидением, которое не говорит, не видит, а только дышит и прислушивается. Шарлотта лишилась сперва рассудка, а потом и зрения. Это случилось двадцать лет назад, когда в коридорах и комнатах замка пролилась кровь.
Тесс торопливо подошла к Сильветте и взглянула в ее застывшее, ничего не выражавшее лицо. Ее матери было тридцать семь лет, она была невероятно молода для такой взрослой дочери; но одиночество на этом острове подточило ее, как непогода подтачивает мраморную статую. Сильветта все еще была хороша собой: длинные золотые, как у ангела, кудри и стройная, как у юной девушки, фигура. Но на лице ее лежала тень опыта, какого никому не пожелаешь, и в глазах таились следы с трудом преодоленной боли.
– Мама, что случилось? – повторила Тесс настойчивее.
Слуга прошмыгнул мимо них в покои Шарлотты. Оттуда донесся еще один голос – горничной.
– Шарлотта? – тихо спросила Тесс. Она давно уже не называла безумную старуху бабушкой.
Сильветта кивнула. Коротко, едва уловимо.
Слуга вновь появился в дверях; от него с такой силой повеяло невыносимым старческим запахом, что у Тесс на мгновенье перехватило дыхание.
– Мама умерла, – сказала Сильветта очень спокойно. Казалось, она хочет что-то добавить, но медлит, отыскивая в памяти имя.
Тесс погладила ее по щеке и ласково улыбнулась.
Сильветта медленно, не двинув плечами, повернула голову в сторону слуги и, едва разомкнув сухие губы, произнесла:
– Дайте телеграмму сестре. Пусть Аура едет домой.
Глава 3
«Вот и снова замок», – подумала Аура, когда лодка отчалила от берега.
Причал остался позади, дюны скрылись в молочно-белом прибрежном тумане. Неожиданно нос лодки прорвал туманную пелену, и на Ауру повеяло свежим морским воздухом. Главный остров с пятью островками-спутниками – словно отпечаток ладони с пальцами вокруг – ясно вырисовывался у нее перед глазами. Маяк на самом северном из островков был отсюда не виден: его загораживал замок, но Аура слышала крики чаек, испокон веку гнездившихся там. Их пронзительные голоса мешались с грохотом волн, бившихся о крутые скалы. Все это не отпускало Ауру, куда бы ее ни занесло за минувшие восемнадцать лет. Виллы в Португалии, Париже и Турине, а в последнее время дом в Лондоне – что-нибудь всегда напоминало ей замок, где прошло ее детство. Много лет назад Бёклин изобразил замок Инститорисов на картине «Остров мертвых»; с годами это название казалось Ауре все более подходящим. Из этих стен вышло несколько бессмертных – и все же прочнее всего замок был связан в ее памяти со смертью.
Густая кипарисовая роща скрывала центральную часть замка, справа и слева от нее проглядывали восточное и западное крыло. Черные силуэты крыши и каминных труб вырисовывались на фоне бесцветного неба.
Родовое гнездо ее семьи.
Из семьи тут мало кто остался. Сама она круглый год в разъездах, Джиан живет в Париже, Тесс в Берлине. А теперь и мать умерла, так что Сильветта осталась единственной обитательницей замка, хозяйкой бесчисленных комнат с зачехленной мебелью и потемневшими зеркалами. Аура не понимала, почему сестра все еще здесь. Инститорисам принадлежали дома в нескольких европейских столицах, в деньгах у них по-прежнему недостатка не было. Ничто не держало Сильветту в замке. А теперь уж и подавно.
Лодка проплыла мимо двух каменных львов на высоких известняковых постаментах, охранявших маленькую бухту у кипарисовой рощи, и мягко причалила к деревянному пирсу. Аура соскочила на берег.
– Спасибо, я сама, – сказала она лодочнику, собравшемуся нести за ней в замок багаж.
Аура подхватила чемодан и сумку с книгами, кивнула лодочнику на прощанье и ступила под сень кипарисов.
Ее детская не изменилась с тех пор, как она двадцать семь лет назад уехала в интернат. Тогда ей было семнадцать, она была бунтаркой, смертельно обиженной на отца. И смертной.
