Долгое время Джиллиан не мог понять, есть ли на нем одежда. Теперь он был уверен, что раздет догола. Может быть, из гигиенических соображений, а может быть, чтобы мучители могли прикасаться к его коже. Джиллиан всегда обладал сильнейшей эротической притягательностью, его двуполая красота сводила людей с ума. Но теперь он полностью утратил этот дар и спрашивал себя, не по этой ли причине его посадили голым на вращающийся стул. А мучители стояли вокруг и глазели на него, завороженные его притягательностью, не в силах оторвать глаз. Пленники своего пленника.
От этой мысли Джиллиан торжествовал, но лишь мгновение. Он обманывает себя, воображая, что имеет над ними власть. Если мучители удерживают его только потому, что не могут иначе, – ему конец. Если их завораживает то, что они в нем видят, если ими движет его очарование, значит, он связан с ними неразрывно. Значит, пленник и тюремщики по обе стороны невидимой решетки одинаково бессильны, несмотря на всю власть друг над другом. Мучители распоряжаются судьбой Джиллиана, а он приковывает их к себе своим обаянием.
Когда ему в последний раз надевали газовую маску? В темноте, под глазной повязкой, время давно остановилось. Джиллиан снова чувствовал металлические застежки на затылке, кожаный ремень на висках и даже кольца, сковавшие руки и ноги.
Джиллиан не сразу заметил, что уже не вращается. Головокружение не прекращалось, тошнота стала сильнее. От долгого вращения? Было еще какое-то объяснение, но он не мог вспомнить.
Руки приблизились бесшумно, как всегда. И вот они уже ощупывают его плечи и живот, прикасаются к груди, скользят по бедрам с внутренней и внешней стороны, дотрагиваются до лица, гладят щеки. Джиллиан ожидал, что сейчас ему вставят в рот трубку, но газ все не шел. Вместо этого дрожащие пальцы снова заскользили по шее, вдоль ключиц, двинулись к плечам, а оттуда к выпуклостям грудей.
Джиллиан был намертво пристегнут к стулу и не мог отпрянуть. Пытался что-то сказать, но от многодневного крика голос пропал. Изо рта вырвался лишь слабый хрип. Он снова почувствовал, что его сейчас стошнит, и на этот раз вспомнил почему. Старость. Кто бы ни был человек, который стоял рядом, ощупывал и гладил его, – этот человек стар.
Прошло какое-то время. Все тянулось гораздо дольше обычного. Тот, другой, едва сдерживал себя и тяжело дышал, прикасаясь к Джиллиану. Мужское дыхание. Почему он не пустит наконец газ? Теперь Джиллиан мечтал о мраке, о спасительном провале в пустоту.
К горлу подступил комок, Джиллиан весь напрягся. Отвращение пронизывало каждую клетку его тела, он задыхался от нахлынувшей тошноты. Это было словно дежавю: отвращение к старости – неизбежный спутник бессмертия. Он бессмертен. Ну конечно! Наверное, он уже много раз вспоминал это за время своего плена – и тут же снова забывал. Ему не выбраться из этого круговорота.
Он остро, как никогда прежде, ощутил, что больше не может управлять своей полумужской, полуженской природой. Сейчас он воплощал оба пола одновременно; его притягательность лучилась, как ореол звезды.
Он услышал голос.
Кто-то заговорил с ним.
Глава 8
Иногда Аура видела Джиллиана во сне.
Раньше это случалось чаще, особенно в первые годы после его ухода. Теперь он снился ей очень редко, и ей бывало немного стыдно, что она никак не может до конца отпустить его, что какая-то часть ее души – и немалая – все еще томится по нему.
Как бы ей хотелось, чтобы он был рядом сегодня – когда хоронят ее мать. Каким облегчением было бы поговорить с кем-нибудь о своих противоречивых чувствах к Шарлотте. С сестрой не получится – последняя надежда на это таяла на глазах.
Сильветта пошла рядом с Аурой, когда короткая траурная процессия высадилась на Погребальном острове. С самого приезда Ауры сестры обменялись лишь парой слов; даже слуги наверняка заметили, что отношения между хозяйками замка стали прохладными. У Ауры не было иллюзий насчет того, на чьей стороне их симпатии. Сильветта жила в замке и платила этим людям жалованье; Аура, старшая, давно стала для них чужой. А то, что годы не оставляли на ней следов, усугубляло их недоверие и неприязнь.
Когда процессия преодолела крутой подъем на пути к склепу, Тесс с мягкой настойчивостью протиснулась между сестрами. Видно, хотела разрядить обстановку, чтобы ледяное молчание не было таким тягостным. Но Аура поняла ее жест по-другому: втроем они по-прежнему семья, по-прежнему вместе, и раз уж сестры нуждаются в связующем звене, Тесс готова им стать. Аура улыбнулась ей в знак признательности.
Сильветта подалась вперед, выглянув из-за дочери, и сказала Ауре:
– Ну и каково тебе сознавать, что ты могла спасти мать?
Упрек был настолько неожиданным, настолько несправедливым и диким, что Аура на мгновение потеряла дар речи.
– Мама! – выдохнула Тесс. – Прошу тебя!
Ауре очень хотелось остановиться и тут же на месте выложить сестре, что она о ней думает. Но если и было что-то, чего мать, по ее мнению, все-таки не заслужила, – так это ссора между ее дочерьми на краю могилы.
Поэтому она продолжала шагать, глядя на дорогу, спускавшуюся теперь к низине в центре острова.
– Ей было много лет, Сильветта, – сдержанно проговорила она. – Мама была уже старой, слепой и выжила из ума. Ты думаешь, ей бы хотелось стать бессмертной в таком состоянии?
– А ее кто-то спрашивал?
– Цветок Гильгамеша дает бессмертие, но не может вернуть молодость. Телесные раны с ним заживают быстрее, но исцелить раны душевные он не в силах. Мамины мучения не прекратились бы, они только тянулись бы бесконечно. – Тут Аура наконец повернула голову и мрачно посмотрела на сестру. – Ты уверена, что хотела бы этого для нее?
Сильветта искусала себе губы до крови – может быть, еще в лодке по пути из замка. Аура только сейчас сообразила, что за все время ни разу не взглянула на нее.
– Прекратите! – в сердцах воскликнула Тесс. – Обе! Попридержите язык до конца похорон, договорились?
Сильветта, казалось, хотела возразить дочери, но промолчала и снова уставилась прямо перед собой. Аура облегченно вздохнула и благодарно коснулась руки Тесс. Но племянница отдернула руку – она была зла на Ауру не меньше, чем на Сильветту.
Впереди шестеро слуг в черном несли гроб. Похоронную процессию сопровождал деревенский пастор. Аура не была с ним знакома, но подозревала, что он наслышан о замке Инститорисов и творившихся там кощунствах. Ее тронуло, что он все же пришел проводить Шарлотту в последний путь. От его чопорного предшественника им бы такого не дождаться. Замыкали шествие несколько служанок и лакеев – все в темной торжественной одежде.
На каменистых склонах высились древние кресты и надгробия. Ровно посередине острова стояло круглое массивное каменное сооружение, окруженное колоннадой, без окон и с единственным входом – семейный склеп. Три женщины проследовали за гробом внутрь. Двенадцать каменных погребальных лож сходились, как лучи, к центру круглого зала. Их изголовья касались стен с нишами для останков. Часть ниш была открыта и пуста, другие запечатаны каменными плитами.
