Боль, как выяснилось через несколько секунд, целилась в левое плечо. Куда конкретно – было непонятно, она захватила все плечо целиком и вела себя совершенно по-хамски, требуя всего внимания. Ли попробовал пошевелить левой рукой и обнаружил, что она все еще двигается, хотя и слабо. Но пуля Макконвилла все-таки не попала в кость.
Черт, вокруг целая лужа крови – откуда она взялась? Может, в него еще куда-то попали?
Ли потряс головой: брызги полетели во все стороны, закапали на щеки. Его левое ухо решило, что его, кажется, откусил тигр, и Ли едва не вскрикнул. Ну что ж, бывает, что и из ушей идет кровь. Если дело только в этом, значит, все гораздо лучше, чем можно было ожидать.
Тишину нарушал только стук капель крови, падавших на пол.
Парализованный болью, Ли сидел за бочками с неработающим револьвером, в нескольких ярдах от винчестера, который прекрасно стрелял, но пользы от него сейчас было мало. Смрад рыбьего жира становился все гуще. Чья-то пуля – возможно, и его – пробила бочку. Неподалеку от них с Эстер сверху била мутная струйка, лужа медленно расползалась по полу. Еще пара минут, и они будут сидеть в целом море рыбьего жира.
Зайчиха крепко прижалась к его боку. Его раны причиняли боль и ей, но она не жаловалась.
– Скорсби, – окликнул его Макконвилл из-за штабеля.
Ли не ответил.
– Я знаю, ты там, дешевый сукин сын! И знаю, что я тебя подстрелил, – медленно продолжал Макконвилл скрипучим голосом. – Может, ты, ублюдок, уже сдох а если нет, так скоро сдохнешь. Я тебя узнал, как только увидел. Я никого не забываю. Там, в Дакоте, ты был следующим в списке. Видел бы ты тех двух полицейских, когда я до них добрался! У одного был деймон-змея: стоило ему зазеваться, как я поймал ее за хвост и ударил об землю, как будто кнутом. Ты в жизни не видел, чтобы человек так удивлялся перед смертью! Это было на реке Шайен… Второй полицейский остался с Пьером Макконвиллом один на один, а это скверный расклад, Скорсби – подумай об этом. Я могу не спать дольше, чем кто угодно. Он пытался меня пересидеть, да все равно его сморило. Этот болван думал, что крепко связал меня, но Пьера Макконвилла ничем не удержишь – есть у него про запас пара трюков. Я выпутался, связал этому уроду руки и ноги, а потом взял его деймона и привязал к седлу. А лошадь расстреножил! Вот смеху-то было! Он проснулся и увидел, в какую передрягу попал. «Лошадка, хорошая лошадка, только не уходи… Чертова кляча, стой, ну, пожалуйста, пожалуйста!..» Пока кобыла рядом кружит, ты живешь, но если что ее напугает, и она понесет – пиши пропало. Как будто рука у тебя под ребрами шарит. Нащупывает твое сердце – а оно еще бьется! – и рвет его, и тянет, пока жилы не полопаются, и вот оно уже снаружи, в чужом кулаке! Все, конец тебе. Ну, потом я взял его ружье, да и выстрелил в воздух. Старушка Солнышко рванула, как пушечное ядро! Ты бы слышал, как он орал!
И с тобой, Скорсби, то же самое сделаю. Там, за дверями, лебедка с веревкой – ну, ты видел. Так что мы сейчас немного поиграем. Ох, и долго же я буду с тобой играть – с тобой и с этим твоим блохастым зайцем.
Лужа рыбьего жира ползла по полу: протяни руку и можно дотронуться… Эстер тоже посмотрела на нее, а потом на Ли… А потом на его револьвер. И он догадался, о чем она думает.
Макконвилл продолжал разглагольствовать, и Ли не стал ему мешать. Он очень осторожно полез в кобуру за револьвером. Потом обмакнул палец в жир и капнул на боёк и еще – на спусковой механизм… и на крепление барабана. Крепко взявшись левой, слабой рукой за дуло, правой он осторожно провернул барабан, потом оттянул боёк – тот шел сначала туго, потом свободно. Проверив, что в гнезде точно есть патрон, Ли взвел спусковой крючок и стал ждать, когда скрипучий голос умолкнет.
– Ну что, Скорсби, сейчас я буду тебя убивать. Пришел твой час. И умирать ты будешь долго и трудно. Тот полицейский умирал полчаса, не меньше – я по его часам следил, я их себе забрал. Тебе я, пожалуй, дам побольше. Все зависит от того, как громко ты будешь кричать.
Макконвилл за бочками поднялся на ноги и кашлянул, словно пытаясь скрыть болезненный стон. Ага, стало быть, и в него попали!
Эстер навострила уши и напряглась – они оба услышали еще один звук. Шорох змеиного тела по деревянному полу и слабый сухой треск. Деймону Макконвилла не терпелось начать, и он полз к ним.
Меньше чем в шести футах из-за бочки показалась змеиная голова. Эстер прыгнула и вцепилась в нее. Она схватила змею зубами сразу позади черепа и сильно прикусила. Ли чувствовал каждое сокращение ее мускулов – и стиснул челюсти вместе с ней.
У Макконвилла вырвался вопль ярости и боли; за бочками послышался грохот падающего тела. Не в силах двинуться с места, Ли смотрел на свирепую битву хлещущей, вьющейся кольцами, корчащейся змеи с маленьким, напрягшимся как струна зайцем, чьи когти скребли по доскам. Эстер не за что было ухватиться – ни густой травы, ни пружинистых корней, только голые, скользкие доски, а весила она вдвое меньше, чем змея. Ли вместе с ней ощущал гнев и силу вражеского деймона, кидавшегося из стороны в сторону в попытке вырваться из заячьих зубов.
– Давай, девочка, давай, – прошептал Ли. – Держи ее крепче…
И она вгрызлась еще глубже, смыкая дрожащие челюсти, скользя и скребя, но все же кусая, и таща, и волоча – и оттаскивая деймона все дальше от его человека.
Вопли Макконвилла были ужасны. Он бился и извивался на полу: Ли слышал, как его ногти царапают доски, как сапоги стучат по полу. Рев и стоны заполнили склад. Сам воздух, казалось, пропитался ими. Наконец он, шатаясь, показался из-за бочек – и тогда Ли выстрелил.
Макконвилла швырнуло на подоконник, потом он сполз на пол. Его деймон обмяк и повис в зубах Эстер, но она продолжала тащить его прочь, теперь это было гораздо легче.
– Нет… нет… нет… чертов заяц, не надо… не делай этого, – всхлипывал и умолял Макконвилл.
Лицо у него стало цвета грязной бумаги, глаза вылезли из орбит, рот превратился в кровавую рану.
– Ты убил Майка Мартинеса и Бродеса Винсона из засады, как последний подонок, – сказал Ли, – а потом сказал юному Джимми Партлетту, что он трус, чтобы заставить драться с тобой. Ты – кусок дерьма, Макконвилл, и это твой конец.
И он прострелил ему сердце.
Деймон-змея исчез. Эстер захромала назад, к Ли: он подхватил ее, поднял, поцеловал и прижимал к себе, пока ее не перестало трясти.
– Подвинься, – прошептала она, наконец. – Еще десять секунд, и ты будешь сидеть в луже рыбьего жира.
– Тут-то и начнутся наши проблемы, Эстер, – проворчал Ли, кое-как поднимаясь на ноги – и надо сказать, вовремя.
Он осторожно пошевелил левой рукой – и обнаружил, что может это сделать, – сунул револьвер обратно в кобуру и пошел за ружьем.
Выглянув в окно, он увидел, что команда шхуны задраивает люк на носу шхуны – видимо, весь груз был уже в трюме. Однако на палубе под куском парусины лежало мертвое тело, а на набережной Йорек Бирнисон, грозно упираясь лапами в мостовую, сдерживает толпу, возглавляемую Поляковым, который что-то вещал. Ли слышал гудение его голоса, но слов разобрать не мог. Кажется, тот убеждал горожан выступить всем вместе и атаковать шхуну. К счастью, живой медведь остановил бы и более храбрую толпу. И даже более безумную.
