– Он мертв, – дрожащим голосом сказал Пантелеймон. – Они умерли, Лира. Оба.
Ведьма все еще смотрела на нее горящими глазами, упиралась руками в мостовую, подняв верхнюю половину тела почти вертикально, но спина у нее была сломана, и жизнь покидала ее. Потом ее мышцы расслабились, и тело упало на землю как тряпка.
Но лебедь шевелился – барахтался на камнях, пытаясь подняться. Над ними снова раздался шум, похожий на громкий скрип. Лиру и Пантелеймона обдало волной воздуха, и еще три лебедя пролетели низко над улицей и своим поверженным братом. Люди в окрестных домах не могли не слышать всего этого… наверняка они уже открывают двери, выглядывают в окна… но бояться было некогда. Лира заставила себя подняться на ноги и побежала к лебедю, который неуклюже бил крыльями и скользил лапами по гладким камням мостовой, стараясь за что-нибудь зацепиться.
Клюв у него был острый и бил он им во все стороны, но Лира, не обращая внимания на опасность, опустилась рядом на колени, обхватила птицу обеими руками и попыталась поднять. Получилось не очень ловко. Лебедь испугался и начал сопротивляться, но Лире удалось найти угол опоры и встать, держа его на руках. Медленно, спотыкаясь, стараясь не наступить на волочащиеся по земле крылья, она отнесла тяжелую птицу в конец улицы, туда где мостовая заканчивалась и глянцевито блестела черная гладь воды.
Над ее головой снова пролетели лебеди – теперь они опустились так низко, что задели ее волосы, а шум их крыльев отдавался в костях. Лира добрела до воды и наклонилась как можно ниже, дрожа под тяжестью лебедя. Прекрасная птица, выскользнув из ее объятий, со всплеском тяжело шлепнулась в темную воду. Лебедь тут же встряхнулся, поднялся свечкой и мощно забил крыльями. А потом поплыл прочь. Другие лебеди – белые тени во влажной тьме – тоже опустились на воду и поплыли к нему.
На плечо Лире внезапно легла рука. За этот вечер она пережила столько потрясений, что удивляться чему-то еще уже не могла, и просто обернулась. Позади стоял мужчина лет шестидесяти с изумленным выражением лица и перепачканными сажей, исцарапанными руками. Его деймон, черная кошка, о чем-то оживленно шептался с Пантелеймоном.
– Сюда, – сказал мужчина. – Если не хочешь попасться кому-нибудь на глаза. Теперь, когда она мертва, улица начнет просыпаться.
Он зашагал направо, по тропинке вдоль канала, в сторону кузнечной мастерской и проскользнул в небольшую калитку в стене. Лунного света едва хватило, чтобы разглядеть узкий проход между стеной и высоким кирпичным зданием. Лира последовала за неожиданным провожатым – Пантелеймон сидел у нее на плече и шептал: «Все в порядке. С ним мы в безопасности» – и свернула в неприветливый дворик. Человек ждал ее, подняв крышку люка.
– Так мы попадем ко мне в подвал, а дальше, вон там, есть выход на улицу. Когда найдут тело, поднимется шум. Не надо, чтобы ты оказалась во все это замешана.
Лира спустилась по деревянным ступенькам в тесную, жаркую, зловонную комнатку, освещенную огнем, горевшим в большой чугунной жаровне в углу. Верстаки вдоль стен были заставлены мензурками и ретортами, тиглями, весами и гирями, и прочими приспособлениями для дистилляции, конденсации, пурификации и других химических процессов. Все было покрыто пылью, а потолок почернел от многолетних наслоений сажи.
– Вы – мистер Мейкпис, – сказала Лира.
– А ты – Лира Сирин.
Он запер дверь. Пантелеймон с любопытством шнырял вокруг, осторожно трогая то одно, то другое носом или лапой, а черная кошка спокойно запрыгнула в кресло и принялась вылизываться.
– Она врала, – сказала, поежившись, Лира. – Ее деймон нам соврал. Почему?
– Потому что она хотела убить тебя. Заманить сюда, а потом убить и свалить вину на меня.
– Я думала, ведьмам можно верить, – голос Лиры невольно дрогнул. – Я думала…
– Знаю. Но у ведьм свои дела и цели. Одним можно верить, а другим нет. С какой стати им отличаться от нас?
– Да, я понимаю. Надо было подумать об этом. Но зачем ей меня убивать?
– Об этом я тебе расскажу. Когда-то мы с ней любили друг друга. Много лет назад…
– Я так и думала.
– У нас родился сын. Ты знаешь, как это принято у ведьм: когда он вышел из детского возраста, его отослали с севера – ко мне. Здесь он вырос, стал солдатом и погиб, сражаясь за лорда Азриэля в последней войне.
Лира в ужасе смотрела на него.
– Его мать считала, что виноват в этом я, – продолжал Мейкпис. Он был болен или одурманен. Чтобы удержаться на ногах, ему пришлось схватиться за верстак, голос у него был тихий и хриплый. – Дело в том, что ее клан сражался против Азриэля. Она даже думала, что в пылу сражения сама могла убить свое дитя: его тело нашли с ее стрелой в сердце. Она обвинила во всем меня: это я воспитал нашего сына так, что он встал на сторону Азриэля… И тебя – потому что среди ведьм прошел слух, будто эта война началась из-за тебя.
Лира потрясла головой. Это было слишком ужасно.
– Нет, нет, – пробормотала она, – я ни при чем…
– Еще как при чем… Хотя ты в этом совершенно не виновата. И Елена, ведьма, не одна так думала. Она могла бы и сама тебя убить, но хотела, чтобы в этом обвинили меня. Таким должно было быть мое наказание.
Он замолчал и сел. Его лицо покрылось пепельной бледностью, дышал он с трудом. Лира увидела на столе стакан и графин, и налила ему немного воды. Он с благодарностью кивнул, сделал глоток и продолжил рассказ.
– У нее был план: заманить тебя сюда, одурманить меня и устроить все так, чтобы меня нашли рядом с твоим трупом и обвинили в убийстве. Я был бы опозорен. Она же наверняка позаботилась о том, чтобы ты оставила след? Чтобы люди смогли проследить твой путь сюда?
Как же я наивна! – подумала Лира. Ее гордость была уязвлена. Мисс Гринвуд и доктор Полстед не дураки. Как только ее отсутствие обнаружится, нетрудно будет вспомнить ее интерес к знаменитому оксфордскому алхимику, а потом мистер Шатер вспомнит про Иерихон и адресную книгу. Какими же глупыми мы бываем, особенно когда уверены в обратном!
Она печально кивнула.
– Не вини себя, – сказал мистер Мейкпис. – У нее было шестьсот лет форы. А вот со мной ей не повезло: если годами дышишь ядовитыми испарениями в подвале, становишься не восприимчив ко всяким зельям. Например, вроде того, что она подмешала мне в вино. Вот я и проснулся раньше времени.
– Мы ведь почти попались в ловушку, – сказала Лира. – Но этот лебедь… лебедь-то откуда взялся?
– Лебедь – и для меня полнейшая тайна.
– Все птицы, Лира! – воскликнул Пантелеймон, запрыгивая на плечо Лиры. – Все птицы, с самого начала! Скворцы, а потом голуби, и наконец, лебедь. Они все нападали на деймона!
