На дальней стороне находился вход в ангар дредноута. Гигантский лепестковый люк был почти закрыт, остался лишь небольшой семиугольный проход в центре. Два последних мгалекголо охраняли это узкое место, находясь на мостках, которые поднимались с находящейся далеко внизу палубы. Часовые имели два плечевых шипа – колония обладала таким большим населением, что не умещалась под одним доспехом. Шипы заскрежетали, когда разделенная колония заработала, устанавливая личности и должности пророков. Потом пара разошлась с низким скрипом – этот звук издавала эластичная плоть червей, связывающихся узлами и распутывающихся внутри брони.
Ангар представлял собой огромное треугольное помещение под сводом. В отличие от обесцвеченной наружной поверхности дредноута, стены здесь в свете бессчетных голографических глифов отливали как отшлифованная до зеркального блеска бронза. Глифы, пояснительные и предупреждающие символы, выстроенные в плотные вертикальные ряды, парили у маленьких отверстий в наклонных стенах ангара. И хотя Стойкость знал назначение дыр, он никогда не видел, чтобы они использовались.
Рядом с отверстиями плавали сотни хурагоков. Щупальца луковицеобразных существ казались длиннее обычного. Но это объяснялось тем, что они держали отдельных лекголо и либо заталкивали червей в отверстия, либо доставали оттуда. Министр уставился на четырех хурагоков, которые с трудом вытаскивали особенно толстого червя из отверстия. Затем его отнесли, словно пожарная команда – шланг, на баржу, где находились длинноволосые сан’шайуум в белых халатах.
Эти аскетические жрецы помогли хурагокам подать лекголо в цилиндрическое сканирующее устройство, а потом поместили его в одну из металлических емкостей на барже, в которой находилась его колония. Устройство снимало показания с микродатчиков внутри червя, которые собирали всевозможную полезную информацию, ползая по недоступным кому-либо другому процессорным каналам дредноута. Датчики не доставляли никакого беспокойства беспозвоночным, которые переваривали и извергали из себя крохотные приборы так же, как делали это со своей песчанистой пищей. Жрецы бесстрастно наблюдали за этим, хотя в прежние времена пророки смотрели на пищевые привычки лекголо с сердитым неодобрением.
Вскоре после образования Ковенанта эксперименты сан’шайуум с первыми копиями люминария дредноута вывели их на газовый гигант – планету в системе недалеко от дома сангхейли. Сан’шайуум надеялись найти кладезь реликтов и разочаровались, обнаружив только лекголо, обитавших на планетных кольцах. Но когда пророки поняли, что сделали наделенные интеллектом черви, они пришли в ужас.
Обледенелые камни, из которых состояли кольца, представляли собой фрагменты забытого сооружения предтеч, когда-то находившегося на орбите газового гиганта. А реликтов в камнях теперь не было по той причине, что лекголо на протяжении тысячелетий поглощали их – жевали и выплевывали, прорывая узкие извилистые норы. Странным представлялось то, что у лекголо имелись разные вкусовые предпочтения. Одни колонии питались исключительно сплавами предтеч; другие поедали только камни, насыщенные разломанными и смятыми микросхемами. А некоторые очень редкие колонии совершенно избегали таких чужеродных объектов; они осторожно объедали все вокруг поврежденных останков реликтов, словно палеонтологи вокруг окаменелости.
Сан’шайуум, конечно, считали, что любой несанкционированный контакт с предметами предтеч является ересью и должен наказываться смертью, а потому приказали сангхейли уничтожить червей. Но у сангхейли не имелось надлежащих средств для борьбы с этими существами, которые не строили кораблей и не держали солдат, к тому же укреплениями им служили те самые объекты, которые пытались спасти сан’шайуум. В конечном счете мудрый командир сангхейли – один из почитаемых своей расой арбитров – предложил «приручить» лекголо и использовать их привычки во благо. Пророки ревностно отстаивали свой моральный авторитет и неохотно согласились с тем, что черви, если их надлежащим образом натренировать, могут быть очень полезны в будущих восстановлениях, и простили лекголо их грехи.
После нескольких веков экспериментов на менее важных артефактах сан’шайуум наконец решились предпринять попытку исследования дредноута. После бегства с родной планеты и даже в самые темные дни войны с сангхейли они ограничивались изучением легкодоступных систем корабля. Хотя сан’шайуум крайне интересовали исследования процессорных каналов в толстом корпусе дредноута, они до судорог боялись повредить что-нибудь важное.
И потому аскетические жрецы с огромной осторожностью просверлили пробные отверстия и запустили в них тщательно отобранных лекголо. Их беспокоило, что черви могут закопаться слишком глубоко, но еще больше они боялись того, что может сказать оракул дредноута. Но лекголо благополучно вернулись, а самый почитаемый обитатель дредноута не сказал ни слова.
Молчание оракула не было чем-то необычным. Стойкость никогда не слышал речей этого создания; не слышал и его отец, и дед. Не дождавшись ответа, жрецы-новаторы стали наращивать темпы исследования с помощью лекголо, пока – и это очевидно сейчас – некогда страшное занятие не превратилось в обыденность. Поднимаясь по наклонным мосткам, уходящим к самому потолку ангара, министр поглядывал на жрецов, которые на барже отдавали распоряжения хурагокам, а все остальные готовились к следующему извлечению.
Высоко над палубой ангара располагалась темная и тихая церковь, достаточно большая, чтобы вместить весь Верховный совет Ковенанта, то есть более двухсот сангхейли и сан’шайуум. Но когда Стойкость и Спокойствие миновали идеально круглый вход в полу церкви, они увидели внутри лишь одного обитателя – главу жрецов-аскетов, Филолога-сан’шайуум.
Как и у клирика, который принес Стойкости лекарство, у Филолога было скромное кресло, изготовленное из камня, а не из металла. Его мантия так обветшала, что казалось, будто старческое тело укутано в рванье. Когда-то белые одеяния вобрали в себя столько грязи, что стали на несколько оттенков темнее пепельной кожи сан’шайуум. У него были длинные серые ресницы, а клочья волос на склоненной шее так длинны, что ниспадали чуть ли не до колен.
– Мы, кажется, не встречались, – проскрипел старческий голос, когда кресла Стойкости и Спокойствия остановились.
Филолог был поглощен изучением ветхого свитка и даже не повернулся, чтобы приветствовать гостей.
– Однажды встретились, – ответил Стойкость. – Но это было очень большое собрание, и случилось оно очень давно.
– Значит, запамятовал. Некрасиво с моей стороны.
– Ничуть. Меня зовут Стойкость, а это вице-министр Спокойствие.
Спокойствие накренил кресло, имитируя поклон. Но, как и обещал, не сказал ни слова.
– Для меня честь познакомиться с вами. – Филолог скрутил свиток артритными руками и повернулся. Несколько мгновений он молча смотрел на гостей большими молочными глазами. – О какой услуге вы просите?
Филолог не кривил душой – он и в самом деле не знал. В интересах секретности Стойкость не сообщил жрецу о цели встречи, будучи в курсе, что министерского ранга достаточно для получения аудиенции. Но если Филолог говорит искренне, то смысл его слов очевиден: «Излагайте, и покончим с этим поскорее. У меня есть более важные дела».
