Эйвери потянулся за напитком, стоящим в центре стола:
– Мне и тут хорошо.
– Слушай, ты, морпех хре…
Однако движение Эйвери было уловкой. Как только вышибала наклонился к морпеху, тот поймал его запястье и дернул вперед над собственным плечом. Затем качнул руку вниз, ломая ее в локте. Кость проткнула одежду вышибалы, и девушка на сцене закричала, когда кровь забрызгала ее лицо и волосы.
Вышибала взвыл и упал на колени. Двое его коллег в такой же форме и с таким же телосложением бросились на помощь, расшвыривая стулья. Эйвери встал и повернулся к ним. Но он был пьянее, чем ему казалось, и пропустил прямой удар в переносицу, отчего его голова запрокинулась и струя крови ударила в сторону сцены.
Эйвери отшатнулся и попал в сокрушительные объятия вышибал. Но когда они вытащили морпеха через черный ход, один поскользнулся на металлической лестнице, ведущей в переулок. В этот момент Эйвери удалось освободиться. Он отплатил гораздо более сильными ударами, чем полученные, и кинулся прочь от приближающегося воя сирен. И успел скрыться, прежде чем два бело-голубых седана высадили четверых полицейских у клуба.
Спотыкаясь на переполненных тротуарах улицы Холстед, Эйвери сбежал от осуждающих взглядов в грязный технический туннель под клепаной опорой местной линии маглева, когда-то построенной для Чикагской железной дороги и все еще узнаваемой, несмотря на века переделок. Даже на боевых операциях форма морпеха выглядела лучше, чем сейчас. Усевшись в туннеле, Эйвери подложил под спину зеленый мусорный пакет и погрузился в тревожное оцепенение.
«Я хочу гордиться тобой, делай то, что правильно, – так наставляла тетя девятнадцатилетнего парня в день призыва, дотрагиваясь маленькими, но сильными пальцами до его подбородка. – Стань тем, кем, я знаю, ты можешь быть».
И Эйвери старался. Он покинул Землю, готовый сражаться за тетю и таких, как она, невинных людей, чьей жизни, как убедило ККОН, угрожали враждебные люди, в остальном похожие на него. Убийцы. Отверженцы. Противники. Но где была гордость? И кем он стал?
Эйвери привиделся мальчик, задыхающийся в руках женщины с детонатором. Морпех представил, как делает идеальный выстрел, который спасает всех посетителей ресторана и его товарищей. Но в глубине души он понимал, что такого не могло произойти. Никакая волшебная пуля не покончит с Восстанием.
Эйвери ощутил холодок, который вернул его к реальности. Почти бесшумный ход пассажирского магнитоплана сместил мусорный пакет, и теперь Эйвери прижимался спиной к влажному металлу. Он наклонился и спрятал голову между коленями.
– Прости меня, – прохрипел Эйвери, жалея, что тетя не может услышать. А потом его разум отключился под грузом утраты, вины и ярости.
Лейтенант Даунс захлопнул дверь серо-голубого седана с такой силой, что низкоклиренсная машина закачалась на толстых колесах. Он почти уговорил одного паренька завербоваться на службу, но об этом узнали родители, и труды пошли насмарку. Если бы не форма, отец мог бы ударить лейтенанта. Хотя Даунс потерял боевую сноровку и носил повседневный мундир, вербовщик корпуса морской пехоты ККОН все еще выглядел внушительно.
Перебирая в уме немногочисленных потенциальных кандидатов – главным образом молодых людей, заинтересовавшихся его рекламными обзвонами и агитационными выступлениями на перекрестках, – он напомнил себе, что вербовать солдат в военное время не так-то просто. А при ведении такой жестокой и непопулярной войны, как Восстание, его работа граничила с невозможным. Но командира это не волновало. Даунсу полагалось вербовать пять морпехов в месяц. До конца срока осталась неделя, а улов все еще нулевой.
«Да вы издеваетесь…» – поморщился лейтенант, обходя седан сзади. Кто-то с помощью баллончика с красной краской небрежно написал на бампере «ОТПУСТИТЕ ОТВЕРЖЕНЦЕВ».
Даунс провел рукой по коротко стриженным волосам. Этот призыв набирал популярность, он уже стал общим лозунгом наиболее либеральных граждан центральных миров, считавших, что лучший способ прекратить убийства в Эпсилон Эридана – просто оставить звездную систему в покое: вывести военных и дать повстанцам желаемую независимость.
Лейтенант не был политиком. Хотя Даунс сомневался, что руководство ООН когда-нибудь пойдет навстречу отверженцам, несколько вещей он знал наверняка: война продолжается, корпус морской пехоты исключительно добровольческий и остались считаные дни, чтобы выполнить план вербовки, иначе кто-нибудь постарше званием отвесит очередной пинок его и без того ноющей заднице.
Лейтенант открыл багажник седана, достал фуражку и портфель. Пока багажник автоматически закрывался, Даунс уже шел к вербовочному пункту, размещавшемуся в переоборудованном отсеке торгового центра на севере Старого Чикаго. Приблизившись, лейтенант увидел прислонившегося спиной к двери человека.
– 48789-20114-ЭД, – пробормотал Эйвери.
– Повторите, – попросил Даунс.
Он легко узнал серийный номер ККОН. Но еще не осознал, что пьяный возле офиса – штаб-сержант корпуса морской пехоты, о чем свидетельствовали четыре золотых шеврона на рукаве изрядно потрепанного мундира.
– Он действующий. – Эйвери оторвал голову от груди. – Проверьте.
Лейтенант всегда одергивал солдат. Он не привык получать приказы от сержантов.
Эйвери рыгнул.
– Я в самоволке. Семьдесят два часа.
Это заинтересовало Даунса. Положив портфель на согнутую в локте руку, он вытащил коммуникатор.
– Номер, еще раз, – потребовал лейтенант и легкими нажатиями указательного пальца принялся вводить медленно диктуемые Эйвери цифры.
Несколько секунд спустя на планшете возник послужной список штаб-сержанта, и глаза лейтенанта расширились, когда он увидел на монохромном экране многочисленные благодарности и боевые рекомендации. «Орион», «Калейдоскоп», «Лесная чаща», «Требушет». Десятки программ и операций, о большинстве которых Даунс никогда не слышал. К досье было прикреплено срочное сообщение от Комфлота, штаб-квартиры ВМС и корпуса морской пехоты на Пределе.
– Ваша самоволка, по всей видимости, никого не беспокоит. – Даунс убрал планшет в портфель. – Напротив, я рад сообщить, что ваш запрос на перевод одобрен.
На секунду в усталых глазах Эйвери зажглось подозрение. Он не просил ни о каком переводе. Но в полупьяном состоянии любой вариант казался лучше, чем возвращение в систему Эпсилон Эридана. Глаза морпеха снова потемнели.
– Куда?
– Не сказано.
– Ну и ладно, – пробормотал Эйвери, после чего его голова запрокинулась и уперлась в стеклянную дверь прямо между ног морпеха в полной боевой экипировке на приклеенном с обратной стороны двери плакате.
Там же красовался лозунг «СЛУЖИ! НЕ ОТСТУПАЙ! СРАЖАЙСЯ!». Эйвери закрыл глаза.
– Эй! – резко сказал Даунс. – Морпех, тут нельзя спать.
Но штаб-сержант уже храпел. Поморщившись, лейтенант закинул руку Эйвери себе за плечо, подтащил его к седану и уложил на заднее сиденье. Выезжая с парковки в плотное полуденное движение, Даунс гадал, будет ли достаточно одного героя войны в самоволке вместо пятерых новобранцев, чтобы начальник остался доволен.
