* * *
В прокуратуре следователь Соловьев промариновал меня более двух часов. Сперва он пытался запутать меня, задавая каверзные вопросы, потом переспрашивал точное время моих встреч с Дарьей и Никитой. Но, поскольку мне особо нечего было скрывать, то я четко отвечала на все его вопросы, втайне посмеиваясь над ним, и даже пыталась озадачить его совершенно ненужными детскими воспоминаниями. При этом я смотрела на него немигающим взором и всем своим видом пыталась показать, что горю желанием помочь следствию, вот только, к сожалению, не знаю ничего ценного.
Но на самом деле я и действительно никакой особой информацией не обладала. А по уставшим глазам Соловьева и тому, как он, устало сопя, сунул мне на подпись протокол допроса и принялся подписывать мой пропуск, окончательно убедилась в том, что следствие зашло в тупик.
– А чем был отравлен Никита? – вдруг спросила я, поняв, что еще несколько секунд – и «Батон» выдворит меня из кабинета.
«Батон» мигом сделал «стойку».
– А с чего вы вообще взяли, что гражданин Слепянский был отравлен? – свистящим шепотом ответил он вопросом на вопрос.
– Понимаете, просто я увидела, как вы многозначительно переглянулись с экспертом, когда тот осматривал стакан с коньяком в квартире.
– Лучше вы были бы более внимательны при передаче денег неизвестно кому, – съязвил Соловьев. – Да, действительно, Слепянского отравили. Цианидом. Яд такой есть почти без запаха. Многие преступники знают, что при смешивании с коньяком цианид ни у кого не вызовет подозрений, вот и пользуются им при убийствах.
Внезапно мне стало жалко следака. Ну, чего, спрашивается, я обижаюсь на него? И вообще это же «Батон», армейский друг моего мужа Димки, хотя теперь он скорее смахивает на доброго толстого Карлсона, только пропеллера вот не хватает.
Неожиданно для самой себя я вдруг рассказала ему все – и про пятна в коридоре, и про то, как я их пыталась рассмотреть и… как даже послюнявила палец.
Наверное, вид у меня при этом был совершенно глупый, потому что Соловьев, слушая мои откровения, весь как-то покраснел, надулся, а потом, так и не сумев сдержать нахлынувшие на него эмоции, всхрюкнул и от души расхохотался.
– Ну, е-мое! Прямо мисс Марпл с гастролями в Москве! – начал было он, но вдруг лицо его приняло абсолютно серьезное, даже злое выражение.
– Не сметь лезть в дело следствия! – рявкнул он, хлопнув кулаком по столу и страшно выкатив при этом глаза.
От неожиданности я отпрянула назад и чуть не свалилась со стула.
– Ну, гражданин следователь, – заскулила я, придя в себя. – Вы поймите, ведь у вас и так много «висяков», почему же я не могу вам помогать в этом деле?!
– А если и тебя придавят, как клопа? Что тогда делать будем? – выдвинул Соловьев неоспоримый аргумент. – Как я тогда твоему мужу в лицо смотреть стану?
Но я не сдавалась.
– Ну а если я буду только немножечко вам помогать, буду ходить по вашим заданиям, всех расспрашивать. У вас ведь оперативников не хватает, а я дома сижу, мне все равно делать нечего. Обед сварила мужу, и – свободна.
– Вот и вари обед мужу, – огрызнулся Соловьев. – А если много продуктов и времени, можешь и нам приносить супчику. А в следствие, повторяю для тех, кто не понял (повысил он голос), НЕ ЛЕЗТЬ! Ясно?!
– Ясно, – вздохнула я.
– Тогда отчаливай. Вот пропуск. И никакой самодеятельности. А то оштрафую, как следует, за помехи следствию.
Честно признаться, я слишком слабо знаю законы и различные кодексы, поэтому угроза следователя оштрафовать меня на фоне потери двух тысяч баксов показалась мне достаточно весомой, что, видимо, и отразилось в моих глазах. Потому как Соловьев довольно хмыкнул и, показывая, что аудиенция закончена, начал деловито перекладывать папки на своем столе.
Уже открыв дверь, я вдруг обернулась, желая использовать последний шанс.
– Гражданин следователь, а если я вдруг узнаю что-нибудь важное для следствия, как я могу с вами связаться? – издала я вопль раненой птицы.
Против ожидания работник прокуратуры взглянул на меня как-то совсем по-человечески и протянул беленький прямоугольничек:
– Ну, во-первых, ты можешь звать меня «Олег Сергеевич», а в неформальной обстановке просто «Олег». Поскольку с твоим несчастным супругом мы раньше были очень дружны.
– А почему это мой супруг несчастен? – с вызовом поглядела я на Соловьева.
Он тяжело вздохнул:
– А ты до сих пор не поняла… Ты ведь, судя по всему, «подарочек» еще тот… На, вот, держи, тут все телефоны указаны, даже мой мобильник, – протянул он мне визитку и слегка улыбнулся. – В крайнем случае, спроси телефон у мужа. Но еще раз повторяю для тех, кто не понял, в это дело нос не суй, откусят! Все, я занят.
* * *
Выйдя на улицу, я поежилась. В лицо сыпал мокрый снег, более похожий на продукцию химической промышленности. Вообще в Москве я уже давно не видела настоящего белого пушистого снега, который поражает наше воображение геометрическим разнообразием и красотой. Прототипы снежинок, которых мы, пытаясь скопировать в детстве, вырезали из сложенных листочков бумаги, давно уже перестали падать на столичную землю. И даже лежащий в сугробах снег выглядит теперь как-то странно, как будто в нем не хватает какого-то важного химического элемента. Скорее он похож на голливудский снег, который не тает…
Поскольку, боясь опоздать на допрос к Соловьеву, я не рискнула поехать на машине, то сейчас мне пришлось плестись к метро пешком.
Идя по скользкой и грязной улице, я все время думала над тем, что я теперь стану делать. С чего начну поиски убийцы Никиты, как буду разыскивать пропавших Дашку и детей. Я так увлеклась размышлениями, что практически не заметила никаких неудобств, передвигаясь в сплошном людском потоке, кроме разве тесноты в подземке, а также большому количеству маргиналов.
И только выйдя на своей станции на воздух, я осмотрела себя и пришла в ужас – мои сапоги, брюки были все испачканы (видимо, мне в метро все время наступали на ноги). Кроме того, я не досчиталась одной пуговицы на дубленке. Решив, что все это мелочи по сравнению с эмоциями, которые я могла бы испытать, сидя с красной физиономией пять часов в московской автомобильной пробке, я отряхнула одежду, шумно вдохнула прохладный загазованный воздух мегаполиса и бодро пошлепала к остановке маршрутки.
* * *
Войдя в квартиру и подбежав к разрывающемуся от трелей телефону, я бодро отрапортовала Римме Семеновне (а это оказалась именно она), что «все хорошо», переоделась и привела себя в порядок. Вчера я приготовила вкуснющий борщ, поэтому сегодня мне нужно только разогреть его к Димкиному приходу.
Не теряя времени даром, я кинулась к записной книжке Дашки и раскрыла ее. Перелистывая слегка помятые странички, я подивилась тому, какой аккуратный, мелкий, просто «кукольный» почерк у моей подруги. Такое впечатление, словно телефонные номера и имена вписывал гномик. Та-а-к. Начнем, пожалуй, с буквы «А». Вот оно. Я стала тыкать кнопки телефона, следуя порядку цифр, стоящих рядом с именем «Антон». Все-таки, бывший муж Дашки, отец ее старшей дочки Насти. Может быть, ему что-либо и известно…
