Я глубоко вздохнула и вернулась на табурет, так как знала, что произойдет дальше. Броснан обежит окольцованный клетками зверинец и ограду у цирка шапито и вернется уже за мою палатку. Другого пути нет.
Бедный, бедный Пирс Броснан. Он, видимо, давно не ходил пешком по улицам, округу видел только из окна личного автомобиля и знать не знает, что параллельной улицы давно не существует. Вместо нее за спиной купола цирка шапито начинается глубокий котлован, вырытый еще прошлым летом под строительство дома с подвальным гаражом. Не далее как десять дней назад, тем же путем от милиции удирал парнишка-карманник в разорванной куртке. Он так же добежал до котлована, не смог перебраться на другую сторону и вернулся назад, надеясь отсидеться между мусорными баками и тылом моей кибитки. Он даже поскребся в мою дверь. Но я так и не успела решить, чего во мне больше – человеколюбия или элементарной осторожности и здравого смысла. Парнишка-карманник запросто мог оказаться опасным преступником или буйным наркоманом с ножом в кармане и прирезать беззащитную продавщицу словно куренка.
Вспоминая все это, я слушала, как поет Крокодил Гена и прикидывала: если до конца следующей песни про голубой вагон за моей палаткой не раздастся шороха, значит, Пирс Броснан пошел вброд через котлован.
Генрих Восьмой и его шофер тоже ничего не знали о городе. Во времена их детства на той стороне проходила уютная улочка, упирающаяся одним концом в железнодорожный вокзал. Мужики сели в «мерседес» и шустро вывернули к проспекту и троллейбусной остановке. Они предполагали проехать по шоссе и встретить беглеца на той стороне.
Если бы не сюрприз в виде котлована, все так и получилось бы. Я замерла на табурете, обняла учебник обеими руками и сосредоточилась на мысли: как следует поступить скромной продавщице, если в ее дверь поскребется Пирс Броснан?
Пустить Мужчину Моей Мечты в зачуханный ларек и предложить убежище, или сделать умный вид и остаться на табурете?
Крокодил Гена давно спел про день рождения и уже заканчивал серенаду голубого вагона, а шороха за палаткой все не раздавалось.
«Неужели полез в котлован?!» – ужаснулась я и, плюнув на умный вид, решительно встала и распахнула дверь.
Он стоял напротив порога. В измазанном глиной долгополом пальто, в исполосованных разводами брюках и мял в потемневших от грязи руках когда-то белоснежный носовой платок.
Секунды три или четыре мы молча рассматривали друг друга, потом я отодвинулась с прохода внутрь палатки, и он беззвучно сделал шаг навстречу.
Пока я запирала дверь, МММ протиснулся в узкую щель между коробками, сел на пустой ящик из-под пива и скорчился там, пригибая голову к коленям. Ему казалось, что он спрятался.
– У вас что-то случилось? – спросила я и налила в пластмассовый стаканчик минеральной воды.
Мужчина помотал головой сначала отрицательно, потом утвердительно и движением подбородка отказался от предложенной воды. Скорее всего, не потому, что не хотел пить, он просто боялся не удержать стакан в трясущихся руках.
«Что же у них там произошло?! – в который раз подумала я. – Почему он так испугался?»
Голос из репродуктора возвестил о том, что мы слушает «Русское радио», поблагодарил нас за внимание к радиостанции и предложил вниманию поклонников Аллы Борисовны неувядающий шлягер об айсберге.
– У вас что-то случилось? – более настойчиво спросила я. – Вы от кого-то убегали, я видела через окошко…
Мой дубль два так же остался без ответа. Только колотить и корчить гостя стало отчетливее. В ознобе он задевал плечом коробку с «тульскими пряниками в полном ассортименте», и целлофановые упаковки полукилограммового развеса поскрипывали, из ящика доносился такой звук, словно туляки с недовольством перешептывались между собой.
Догадываясь, что беглецу следует дать передышку, я молча смотрела на случайного гостя и удивлялась прихотливым изгибам судьбы. Скажи мне кто-нибудь полчаса назад, что сам Пирс Броснан скорчится в моей палатке за ящиком с полным ассортиментом, расхохоталась бы до коликов. Кто я и кто он? Две разные планеты. На моей пустыня и пивная тара, на его – жизнь в цветущем саду и сверкающий лимузин. Даже очень испуганный, он был нереально красив. Такие мужчины не ходят по улицам, не выносят мусор, не чистят картошку. Они улыбаются женщинам с плакатов и экранов телевизоров, иногда мелькают в окошках лимузинов с личным шофером и появляются в снах. Мой тип.
Что такое мой тип мужчины я поняла лет в шестнадцать. Тогда я еще жила в крошечном городке в ста тридцати километрах от областного центра, ходила в школу и старательно училась. Мы все старательно учились, мечтая выбраться из тмутаракани, мы все об этом мечтали.
В четырнадцать лет, если оперировать словами бабушки, я едва «с глузду не сбилась». Родители развелись, папа неожиданно ушел из дома и от растерянности и обиды, я чуть не наделала обычных девчоночьих глупостей с танцами допоздна, первой бутылкой пива и слюнявым поцелуем в подъезде. Не понимая, чего мне нужно, затесалась в компанию юнцов, наглядно бунтующих с помощью тяжелого рока, металла во всех местах и черных маек с эмблемами из зеленых лиц с кровавыми подтеками.
– Через десять лет, когда ты вырастешь, – уговаривала меня мама, – ты будешь переходить на другую сторону улицы при виде этих знакомых. Ты другая, поверь.
Я смеялась. Самый классный пацан Витек Труба гулял со мной. Я с ума сходила по его пирсингу над бровями, длинной растрепанной челке, спадающей ниже переносицы, железным перстням в виде черепов, крестов и оскаленных звериных морд. Самые клевые ботинки, на самой толстой подошве были у моего бойфренда. Танька Фурцева синела от злости, когда Труба приходил встречать меня после школы!
Сам Витек учился на автослесаря в соседнем ПТУ и играл на бас гитаре в коллективе с многообещающим названием «Покойники».
Девять лет назад, девятого мая, мы с Трубой сели на электричку и отправились в областной центр, в город, где я теперь живу. Выехали почти без денег – прошвырнуться вдоль широких проспектов, покататься на трамваях и троллейбусах (в родном городке из общественного транспорта только редкий автобус на улицах появлялся), людей посмотреть, себя показать.
А показать, честно говоря, было что. Встречая сейчас на улицах подобных юнцов в растянутых черных майках, спускающихся чуть ли не до колен из-под заклепанных кожаных косух, я обязательно улыбаюсь и вспоминаю себя такую же. Лохматую, крутую, как хвост поросенка, и гордую кавалером до боли в растянутых улыбкой скулах.
Мы ехали на задней площадке троллейбуса. Труба нес какую-то чушь и обнимал меня за плечи с покровительственной небрежностью.
Троллейбус остановился на остановке в центре города и на подножку заскочил высокий юноша (не парень, а именно юноша, я сразу почувствовала разницу) в светлых отутюженных брюках, светло бежевой рубашке с расстегнутым воротом и тонком трикотажном жилете. Он пробил талончик и встал на задней площадке у двери.
Мой кавалер прекратил «шутить» на весь салон, прищурился в сторону нового пассажира и вдруг, отпустив мои плечи, с размаху молодого человека по спине.
