Медленно, словно наказывая себя жжением во рту и пищеводе, я выпила водку и нарушила еще один неписанный закон: достала из сумки сигареты и закурила прямо в комнате. Ничего не попишешь, сегодня, чего ни коснись, сплошь нарушения запретов.
Спиртное затуманило голову и вызвало тошноту. Водка гуляла по организму – из желудка до горла и обратно, – я боролась с ней и отвлекалась на внутренние ощущения. Туман в голове, расфокусированные глаза вытекают слезами…
Я сдернула плед, тут же схватила Кирилла под мышки и с трудом оторвала от стула.
Нож. О спинку и прутья ударился нож. Усадив обратно начинающее коченеть тело (только ноги, прижатые к батарее, сохранили подвижность в суставах), я обхватила ручку ножа уголком пледа и с силой потянула – раз, другой, третий. Лезвие прочно сидело в спине.
Руки мои опустились, я села на пол возле Кирилла и заплакала навзрыд. Так страшно, так до безысходности тоскливо мне не было никогда. Хотелось плюнуть на все, свернуться калачиком и умереть. Я не хотела жить, сил не было бороться.
Рука Кирилла сорвалась с колена и мягко, ладонью опустилась на мою склоненную у стула голову. Я даже не вздрогнула. Схватила эту руку, прижала к губам и зашептала: «Прости, прости, прости…»
Холодные пальцы не согрелись в моей руке. Они уже не принадлежали миру живых, но послужили напоминанием – это надо сделать, Софья.
Я никогда не была мистиком, я из породы прагматиков. Но движение мертвой руки, я приняла за высший знак. Он меня прощает. Иначе не поторопил бы, не заставил действовать последним движением своего тела.
Проглотив тугой комок, застрявший в горле, я уперлась ногами в стул, взялась двумя руками за нож и дернула, что было силы!
На этот раз лезвие вышло легко. С каким-то жутким, неопределяемым звуком нож вышел из тела, и я выронила его на плед и отпрянула в страхе.
Спустя какое-то время, все так же кончиком покрывала, я взяла ручку, обтерла ее от отпечатков пальцев и положила в полиэтиленовый пакет. Нож надо выбросить в канализационный люк. Вешние воды утянут его в глубь подземелий навсегда.
Последнее, прощальное движение руки Кирилла, придало мне силы и заставило наконец хоть чуть-чуть соображать. Я взяла длинное черное пальто своего мертвого гостя, расстелила его поверх пледа и, поднатужившись, переложила на него тело. Размазывая кулаками слезы по щекам, я все же действовала – пропихнула непослушные мертвые руки в рукава, застегнула пальто на все пуговицы и крепко обвязала поясом. Ни в одном кошмарном сне не представить того, что происходило сейчас наяву. Я тупела от ужаса, и никак не могла заставить себя стать отстраненной. Не получалось из меня робота и все тут.
Впрочем, лиха беда начала. Я только приступила к исполнению. На стенания и сопли не оставалось времени. Я одела теплую куртку и подошла к окну.
Распахнув настежь шторы, раскрыла окно – петли тихонько взвизгнули, и старая краска засыпала голову сухими чешуйками, – перетащила тело на подоконник и осторожно, придерживая за ткань пальто, спустила вниз. Когда голова Кирилла уткнулась в верхушку сугроба, я разжала руки.
Каблуки ботинок чиркнули у лица, и тело, как салазки, съехало вниз к подножию сугроба. Я выкинула из окна плед, пакет с его вещами и ножом, положила в карман фонарик и, заперев комнатную дверь, быстро прошла по коридору. У входа в квартиру я осторожно сняла с крюка инвалидную складную коляску и вышла на лестницу.
Темень на улице стояла совершенно непроглядная. Из низких туч лупил все усиливающийся дождь, далекие фонари скрывались за водяной завесой, и все это вкупе меня устраивало. Удивительно, но, начав действовать, я наконец-то почти перестала рассуждать. Как заводная безмозглая кукла-робот, отнесла коляску к лазу в заборе, выкинула ее на ту сторону и вернулась за Кириллом.
Взяв пальто за воротник, отволокла тело до дыры в заборе, протащила, перевалила его через перекладину и быстро, бегом сгоняла за пакетом и пледом.
Начинающее коченеть тело расположилось на коляске Марии Германовны как надо. Видимо, не зря я не снимала его в комнате со стула. Я поставила мертвые ноги на подставку, обвязала, укрыла Кирилла пледом и на манер женского платка повязала ему на голову яркий вязаный джемпер.
Тихо поскрипывая колесами, инвалидная коляска ехала по улице, окруженной разрушенными домами. Жидкое месиво из обломков льда и воды хлюпало под ногами, но я намеренно везла коляску по лужам. С детства фильмы про розыскных милицейских собак я предпочитала мультикам. Если тело Кирилла случайно обнаружат в ближайшие часы, никакой такой Мухтар или Рекс не должен привести кинолога к моим дверям.
Утопая в грязи, я тащила коляску по самым темным, глухим закоулкам с определенной целью. Сидя в запертой комнате наедине с трупом, я припомнила, что невдалеке от дома существует надежное и скрытое место. Примерно полгода назад, почти этим путем, я так же катила коляску с Марией Германовной. Актриса попросила меня отвезти ее на проводы старинной подруги Анны Дмитриевны. Домик Анны Дмитриевны был едва ли не самым ветхим на этой улице и одним из первых уходил под снос. Пожилая хозяйка получила ордер на новую квартиру в отдаленном микрорайоне, и Мария Германовна, сдерживая слезы, ехала прощаться.
Тюки на сундуках, жалкая старая мебель проявила под ярким солнцем все свои потертости и трещины, вокруг сновали грузчики из родственников, Анна Дмитриевна ходила вокруг тюков и утирала слезы кончиком платка:
– Дом-то Маша, как жалко.
– Трухлявым стал твой дом, – своеобразно утешала актриса.
– Ага. Тебе легко говорить. А у меня ледник-то какой! Чудо, а не ледник, холодильника не нужно. До августа лед держится.
– Твой ледник сто раз бомжи вскрывали, – резонно заметила Мария Германовна. – Труха одна, а не дверь. Щеколда вместе с шурупами вылезает.
С этим Анна Дмитриевна не могла спорить. Хлипкая дверь глубокого ледника действительно не выдерживала упрека.
Вот к этому самому леднику ржавый робот в резиновых сапогах и катила сейчас коляску с мертвым другом. Я уже не ощущала себя человеком. И внутри была так опустошена и истерзана, что случись в тот миг окрик за спиною, то даже легкого расстройства бы не получилось. Я боролась только из какого-то непонятного упрямства, из тупости. Продумывая в теплой комнате план путешествия до ледника, я собиралась быть сильной и умной, собиралась кружить по улицам, проверить хвост и попытаться оторваться от преследователей в дебрях полуснесенных строений – я все предусмотрела! Кроме того, что разрушительное равнодушие сможет раздавить все намерения, кроме одного – достигнуть цели кратчайшим путем, избавиться от тела, и будь что будет. Мне стало все равно. Несколько часов назад я боялась выйти из дома с легким ноутбуком под мышкой, сейчас, в тупом упрямстве волокла по темной улице жуткий груз и ни о чем не думала.
Где-то глубоко, очень глубоко внутри себя я отдавала отчет таким колебаниям рассудка – ноутбук нельзя отдавать врагам, он мой единственный шанс на спасение. А мертвый человек в комнате, это уже не козырь, а туз в рукаве противника. Оставлять тело Кирилла в комнате было никак нельзя, и риск оправдан. Абсолютная темнота, дождь и высокий забор вокруг заднего двора магазина давали мне надежду. Если бы возле дома я смогла найти хотя бы один сухой надежный уголок, я бы и ноутбук там спрятала. Ни один наблюдатель не увидел бы меня – вокруг магазина не было высоких строений, двухметровая ограда окольцовывала двор, ни одну чужую машину с наблюдателями сторож не пропустит к складам.
