Я тащила коляску по ледяному крошеву, почти не оглядывалась, волокла груз, как усталая лошадь, и думала, что легче было бы меня пристрелить. Почему за спиной так и не раздался топот ног? Меня не заметили? Черная тень трупа, завернутого в пальто, скользнула по обшарпанной серой стене и упала во двор незаметно? Мне удалось обмануть всех или меня просто отпускают? Может быть, враги устали ждать и позволяют овце чудить? Вопросы появлялись независимо от моего желания, я устала думать и не собиралась искать ответов. Мне почему-то позволили исчезнуть на время, и этого достаточно, выводы буду делать позже, на свежую голову.
Большую часть забора Анны Дмитриевны давно растащили на доски. Крыша дома рухнула, и в комнатах стояли серые сугробы. Я обогнула угол дома и по скользкому осевшему насту докатила коляску до ледника. Ржавый замок продолжал висеть в скобах; выдавив кончик ножа из пакета, я подцепила им железную пластину и легко, вместе с двумя шурупами, отодрала ее от трухлявого косяка.
Узкие, кирпичные и довольно новые ступени, вели в глубь темного подземелья. Я подхватила тело под мышки и волоком, почти теряя сознание от усталости, стащила его вниз до плотно утрамбованного земляного пола.
Желтый луч фонаря подрагивал в трясущихся руках, бегал по стенам, обшитым старым, сухим деревом, по полу без единого признака влаги, в леднике я искала собственно лед. Но его не было, ни единой снежинки или льдинки не было на полу ледника.
– Ненормальная, – громко сказала я сама себе, и пар клубами вырвался изо рта под луч фонарика. – А кто его сюда затащит, этот лед?
Я пристроила фонарь на старый ящик и подошла к Кириллу.
– Прости, – сказала и наклонилась. Я одернула на нем пальто, скрестила на груди тяжелые руки и, прощаясь, прошептала: – Ты здесь ненадолго. День, максимум два. Обещаю.
Поднимаясь наверх, я опиралась о сухие доски стен, казалось, отпусти опору на миг, – и я скачусь вниз, и не найду сил подняться. Тяжелая свинцовая усталость сковывала движения, но я карабкалась вверх, думая о том, как много надо еще сделать. Надо дойти до дома, отмыть колеса коляски в чистом снегу, обтереть насухо и как-то, не знаю как, но дотащить коляску до крюка в прихожей и взгромоздить наверх. Надо избавиться от ножа, вещей и пледа – не потому, что ворсинки от пледа остались на пальто Кирилла, коляске Марии Германовны и смогут навести на меня, как на владелицу, я просто не смогу больше его видеть. Любимый, теплый и пушистый плед вызывал тошнотворное отвращение. Он словно саваном служил.
По дороге домой я нашла канализационный люк с решеткой и выбросила туда нож. Плед, рубашки и джемпер Кирилла оставила у самой частопосещаемой бомжами помойки, коляску волокла по самым глубоким и грязным лужам – не только дождь, но и грязь смывает все следы.
Остатка сил хватило только на то, что бы решить вопрос с коляской, – колеса повисли у входа в квартиру чистые и сухие. Резиновые сапоги, которые прежде я собиралась отнести на улицу и зашвырнуть в кусты, я только сполоснула и засунула на дно коробки с обувью соседей Сухомятко. У этих запасливых товарищей столько различной резиновой обуви всех размеров, что даже если обнаружиться одна лишняя пара, то реального удивления не получиться. Так оно и было, подумают Сухомятко и приберут сапожки.
* * *
В половине девятого утра в мою дверь деликатно постучал Михаил Иванович Коновалов:
– Сонечка, простите, – прошептал сосед в замочную скважину, – мне бы душик принять. Куда ваш тазик переставить? Под ванну можно?
– Конечно, Михаил Иванович, – хрипло каркнула я и начала просыпаться.
Головы не было. На подушке лежало чугунное ядро с ушами и пыталось думать. Верхние веки намертво спаялись с нижними и, отказываясь подчиняться приказам, дарили глазам спасительную темноту.
«Что там у меня по плану? – подумало ядро. – Кажется, стирка и посещение чердака?»
Одеревеневшее, чужое тело ломалось под тяжестью ядра, шея не могла оторвать его от подушки, хотелось начать утро со слез и жалоб. «Ну, почему, почему я не могу уехать к маме?! Спрятаться у нее на груди или даже под фартуком и отрыдаться вволю?! Ну почему я даже пореветь нормально не могу?!»
«Не можешь», – шепнуло упрямство и придушило жалость. Вставай, работай, думай. Сегодня должен позвонить Назар Туполев, и ты обязана быть на месте. В своей коммуналке на диване, готовая к разговору и сосредоточенная, как никогда. Слабости это все для кисейных барышень, а ты у нас девушка трудящаяся, сама себе голова.
Но вот головы-то как раз и не было. Желудок был, кишечник был, дрожащие конечности и сведенная болью спина также имелись в наличие. Имелись также слабость и готовая пролиться слеза, но главное – вернулся неизживный и острый приступ комплекса вины. Он был всепоглощающий, зубастый, готовый крушить любые чугунные ядра. Комплекс вгрызся в чугун и раздробил его не хуже яичной скорлупы. Я бы предпочла заплакать, но крепилась. Я бы хотела сбежать, но оставалась на месте. Разницей в желаемом и действительном пыталась выправить закомплексованное сознание и подарила ему смутный вопрос-намек: может эти муки и есть искупление всего? Может быть, с меня достаточно?
– Размечталась, – буркнула вслух, и только тогда удивилась странному, каркающему звучанию голоса. – Все твои наказания еще впереди.
Попытка поставить тело вертикально ни к чему не привела. Набор интеллигентских комплексов хоть и изничтожил чугунное ядро, взамен набросил на бедную голову столько всяческих тяжелых дум, что голова сломалась под их тяжестью и рухнула обратно на подушку. Я стыдливо натянула на лицо одеяло и мысленно завыла: «Боже, что я вчера выделывала?!»
Судя по настроению и возрастающему отвращению к собственной персоне, день персона закончит, болтаясь в петле под люстрой.
Вчерашний день казался страницей, вырванной из детективного романа. Или даже нет. В детективных романах главное – мысль. Там сидят тихонько за компьютером умные дяди-тети и логическим путем находят убийцу. Я попала в дикий Голливудский триллер. Погонь и битых автомобилей еще не было, но лиха беда начало. Если бы вовремя не погас фонарь во дворе магазина, не известно до чего бы я со страху додумалась, вдруг сошла б с ума и отправилась расчленять труп в ванной?
– Сонь, выйди на минуточку, – раздался вместе со стуком в дверь, хриплый голос. Гарик Лопата взывал к общению.
Только что готовая скончаться от отвращения к себе, я буркнула из-под одеяла:
– Чего тебе?
– Открой, – проныл Лопата. – Дело есть.
Как оказалось через секунду, от всепоглощающей псевдоинтеллигенской хандры есть проверенное народное средство. Рекомендую: в случае, если некое лицо собралось от хандры удавиться, попробуйте его напугать. Не резким вскриком «ав!», это только от икоты избавляет, а изобретите что-нибудь поистине стимулирующее. Настоящее, многообещающее и жуткое.
Лопата продела данную процедуру с блеском.
Ужас смел меня с постели, как пушинку, и транспортировал к двери параллельно полу, я даже пола не коснулась. Помню только – секунда, и я уже у порога, ухом к дверному зазору.
