– Можем и подшить, если надо, – серьезно сказал Антон.
– Да нет, обойдусь как-нибудь, – пробормотала я. – А вообще-то она в каком виде?
– Могу привезти компьютерный диск, могу сразу распечатать.
– Лучше распечатать, – подумав секунду, сказала я. – Привезите-ка все к двум часам дня на остановку трамвая за два квартала от моего дома. Кинотеатр тамошний знаете?
– Да. Что-нибудь еще надо?
– А как же, – усмехнулась я. – Тот самый диктофон, с которым я к Белле ездила, привезете?
– Хорошо. Что еще? Назар Савельевич спрашивает, у вас с деньгами порядок?
– Порядок. Недавно зарплату получила. И вот о чем еще хочу вас попросить. Сделайте, пожалуйста, так, чтобы любой звонок в областную больницу с вопросом о вновь поступившей пациентке по фамилии Иванова, был фиксирован вашими людьми. Можно так сделать?
Неторопливо шагая от дома свекрови до дома купца Колабанова, я пыталась утоптать мысли и наконец поймать за хвост появившуюся, но почему-то ускользнувшую, весьма приличную идею. Мне всегда лучше думалось на ходу. Только пешеходы и юркие автомобилисты мешали сосредоточиться. «Что же там мелькнуло-то такое? – подстегивала я себя. – Что-то очень здравое и дельное было…» Я решила проблему, я не буду бегать, как наскипидаренная с расспросами по городу и рисковать наткнуться на кого-то из опасных знакомых Самоеда… Тут все красивенько получается. Тогда – что?
Ах да, я решила, что легче выманить Самоеда на себя.
Подумала, и аж колени подогнулись. Да на фига тебе это нужно, Соня?! Прячься у Леопольдовны и сиди тихохонько! Пока не придушили. Кто-нибудь.
Я замерла, прищурилась на фонарный столб и сама себе ответила: «Тот, кто сидит на одном месте и прячется, рискует превратиться в безмозглую добычу на многие годы. Здесь нужно иное… Надо предложить противнику свои правила игры и стать охотником. Предложить, заставит, выманить. – Спина немного взмокла от напряжения и страха. – А если он меня просто пристрелит?…»
А надо сделать так, чтобы живая, я ему была выгоднее, чем мертвая!
Я в нетерпении заперебирала ногами: но как это сделать? Как? Ведь мелькала же какая-то идея!
Мыслей крутилось много. И одна глупее другой. Можно легонько натравить ребят Туполева, пусть пошарят возле дома, но тогда Самоед почует опасность и юркнет в нору. Ищи потом ветра в поле и трясись всю жизнь – мстительный до сумасшествия убийца не лучшее воспоминание на сон грядущий.
Можно плюнуть на все и уехать к маме.
Но у мамы новый муж, новая семья и маленькая дочка, моя сестренка.
Внезапно вспомнив себя шестнадцатилетнюю, я усмехнулась. Тогда тридцатишестилетняя мама, влюбившаяся в инженера со своей фабрики, казалась мне сбрендившей старухой. Какие могут романы в тридцать шесть?! Влюбляться надо в восемнадцать, ну в крайнем случае в двадцать пять! И не в лысого толстопуза, а в стройного красавца.
Помню, как новый лысый мамин муж приехал на мою свадьбу и, улучив минутку, шепнул падчерице: «Софья, сразу рожай. Такую партию нельзя профукать». Мой Виталий и Анна Леопольдовна произвели на главного инженера фабрики по производству нитяных перчаток сильнейшее впечатление.
Но что-то я отвлеклась. Уехать к маме хорошо, конечно, но нельзя.
Подходя к площадке зверинца под звуки песенки «От улыбки станет всем светлей», я нашарила в кармане мобильник и нажала кнопочку повтора последнего номера:
– Антон, это снова я.
– Слушаю, Софья Николаевна.
От внимательного обращения спина немного выпрямилась, но бронежилета из доброго слова не сошьешь.
– Антон, мне нужен мощный электрошокер или газовый пистолет. А лучше и то и другое. Сделаете?
– Сделаем. Что еще?
– Спросите у Туполева, когда начал строиться их новый дом и когда семья решила в него переехать.
– Спрошу. Что еще?
– Все. До встречи.
Рано утром, еще до завтрака, я позвонила Душману и наврала ему о больной бабушке. Сейчас в субмарине сидела Земфира (кстати сказать, никогда не боявшаяся переработать за лишнюю копейку), я помахала ей рукой и пошлепала к «Колониальным и скобяным товарам». У меня наконец появилась идея, и следовало немедленно воплотить ее во всей красе.
У лестницы на второй этаж стояла коляска с младшим Сухомятко. Семен Тарасович орал благим матом, я остановилась, пропела «гули-гули» и потрясла экипаж за ручку.
– Ой, Софья, спасибо! – крикнула с лестницы Татьяна и бегом спустилась вниз. – Я-то кошелек оставила. Едем в магазин и на прогулку. А ты как? Как бабушка? – разыскивая в коляске соску, спросила соседка.
– Бабушка уже в областной больнице. Спит. Сейчас помоюсь, поем и на дежурство.
– В ларек? – поправляя капюшон комбинезона на младенце и не глядя на меня, уточнила Таня.
– Нет, к бабушке в больницу.
Соседка выпрямилась, прищурилась и удивленно сказала:
– Слушай, а как вы бабушку перевозили? На «скорой» из своего города? – И нелогично добавила: – Сегодня ж воскресенье.
– Двоюродный брат на «скорой» работает, помог.
Эту легенду я повторяла дважды, пока достигла своей комнаты. Первый раз здоровьем бабушки поинтересовалась семья Кунцевичей, перетаскивающая бак для кипячения белья из ванной в кухню, второй раз отчиталась за отсутствие перед бдительным Мишаней Коноваловым. Минут через тридцать информацию о бабушке и моих передвижениях в сторону областной больницы, будет знать каждый любопытный троцкист. Было бы неплохо сварить для достоверности куриный бульон и приготовит паровые котлетки, но времени нет. Каждая лишняя минута, проведенная на втором этаже колабановского дома, прибавляет мне седых волос.
Я быстро приняла душ, переоделась и нацарапала открытое послание для коммунальной доски объявлений.
Доской для объявлений служил обшарпанный кусок обоев рядом с телефоном. Туда, на гвоздик подкалывались общие счета за коммунальные услуги и электричество, вешались записочки с отчетом кто, кому, куда просил перезвонить и чего передать, повисали телеграммы, реже поздравления с днями рождений, наиболее часто появлялись грозные, нешуточные послания неаккуратным квартиросъемщикам.
Наиболее продвинутым в области эпистолярно-квартирного жанра являлся географ Кунцевич. В качестве примера приведу один из последних его шедевров.
«Леди и джентльмены.
Кто из вас регулярно подкладывает обкаканные памперсы в чужие помойные ведра?! Прошу прекратить безобразие!
Нежно целую, ваш Кунцевич.
P.S. Узнаю, кто это делает, набью джентльмену толстую хохлятскую морду.»
Памперсы прекращали «по недоразумению» попадать в чужие помойки, но через неделю на объявлении появилась приписка корявым почерком – «а твое ведро, джентльмен уважаемый, и без г…на воняет!».
