– Черт, – буркнул Антон.
– Вот именно. Я бы на его месте не поленилась и как-нибудь проверила, существует ли вообще эта бабушка. Как-никак лоб под пули подставлять, тут любой лениться перестанет, сто раз перестрахуется.
– А телеграмма? Ваше отсутствие?
– Это нормально. Телеграмму из родного города могла отправить подруга. – Я была смертельно измотана, но понимала, что после объявления по мою душу Самоеда, Туполев всерьез возьмется за добровольную помощницу и потребует объяснения любого поступка. Он четыре года ищет киллера, а я вышла на него за двенадцать часов. Потому я была терпелива и убедительна. – Такие телеграммы удивления не вызывают: девушка решила пару дней от работы закосить, попросила подругу, та поверила и помогла.
– Ну, это-то понятно, – согласился Антон. – Но теперь…
– А теперь, – перебила я, – Самоед знает, что я испугана и потому скрываюсь. Что у меня нет крыши, нет покровителя и я действую в одиночку. Только в этом случае он выйдет на связь. Все, Антон, я устала.
– Подождите, Софья Николаевна! – выпалил охранник и замялся: – Вы это… берегите себя. Пожалуйста.
Милый, милый Антон. Твой хозяин отупел от ожидания смерти или пули в позвоночник, он свыкся с соседством безносой и не видит чужого страха. Он привык, закаменел и стал бесчувственным. А ты еще способен понять, как это страшно – гулять под топором.
– Спасибо, – булькнув горлом, сказала я и щелкнула кодовым замком подъезда Анны Леопольдовны.
Чужая доброта всегда действовала на меня укрепляюще. Под ласковым вниманием я никогда не распускала нюни «ах, пожалейте меня бедняжечку», а наоборот собиралась и становилась лучше. Помню, иду как-то с детской коляской моей сестренки, устала страшно, сумки тяжелые, а впереди крыльцо с высокими ступенями. Подхожу к крыльцу и думаю: «Хоть бы одна зараза помощь предложила!»
Не успела подумать, как с лавочки возле подъезда вскакивает старичок, подбегает ко мне и говорит: «Давайте помогу колясочку втащить».
И что вы думаете, тут же делаю я? Я ласково отпихиваю доброго старичка в сторону и бормочу:
– Что вы, что вы, я сама.
Такая вот упрямая идиотка Софья Иванова. Иванову только пожалей немножечко, и она горы свернет. Веревки и гвозди из таких идиоток хорошие получаются. «Гвозди б делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей», – это обо мне Маяковский написал.
– Что-то ты, Софья, совсем плохо выглядишь, – с порога приветствовала меня свекровь. – Борщ будешь?
– Буду, – киваю я. – А выпить найдется?
Свекровь пристально посмотрела на меня и мотнула подбородком:
– Поищем.
Через час, отдохнувшая и морально окрепшая, я заперлась в кабинете Великого Хирурга и достала из спортивной сумки пакет с бумагами по Самоеду. По моим представлениям, киллер сейчас находится в цейтноте, а сколько времени займет у меня читка и анализ – не известно, так что лучше не откладывать дело в долгий ящик и поторопиться. Уже сегодня он может выйти на связь, а я совершенно не представляю, как с ним разговаривать. О чем – знаю, но не знаю – как. Я не чувствую этого человека и могу совершить ошибку. Уже чуть было не совершила. Только после второй рюмки коньяку меня оставили видения отрезанных пальцев и мертвых тел. Если я не смогу остановить убийцу, сколько еще человек погибнет от его пуль? Туполева и меня он бы точно достал и вряд ли остановился на этом. Убийство – его профессия, и таких зверей надо останавливать.
Бумаг было много. Читать протоколы допросов его брата, я не стала. От них коробило, а я хотела быть твердой, беспощадной и не зацикливаться на жалости. Несчастный повесившийся мальчик мог встать между мной и Самоедом в решающий момент. Нельзя. Табу. Забыть и все.
Психологи и аналитики господина олигарха составили хороший, выпуклый психологический портрет его врага. Я словно бы приблизилась к убийце. Он стал ощутимым, живым и… очеловеченным, что ли? У него появились привычки и недостатки, плюсы и минусы. Он стал для меня профессионалом-одиночкой со свернутыми на войнах мозгами и гипертрофированным чувством собственного достоинства. Но так же в этих записках отмечалось, что киллер способен на изощренную мимикрию. Великолепный артист с крепкими нервами снайпера.
Кроме вышеперечисленного, основной акцент я сделала на абсолютной изолированности убийцы и его отличном, но недостаточном знаниии компьютера. Хакером Самоед не был. И помощников в этой среде не имел. А из этого следовало, что вскрыть информацию, хранящуюся в ноутбуке, он вряд ли успел за это время. Менее чем за два дня ему следовало найти специалиста, дать ему задание и получить результат.
Успел?
Навряд ли. По моим представлениям, Самоед безотрывочно сидит в какой-нибудь из комнат колабановского дома и ждет Назара.
Итак, коммуналка и ее жильцы.
Я встала из-за стола, подошла к окну и раскрыла форточку. На подоконнике среди горшков с живыми(!) цветами всегда стояла хрустальная пепельница Великого Хирурга. Анна Леопольдовна помнила этот кабинет необыкновенно прокуренным и часто просила сына:
– Виталий, покури, пожалуйста, в комнате отца. Она от этого живее становится.
Закурив, я пустила дым в форточку и сосредоточилась на описании внешности Самоеда: среднего роста, нормального телосложения, волосы русые, средней густоты, глаза светло-серые. Лицо изменено пластическим хирургом, то есть лица как бы и нет.
Под эти среднестатистические данные попадали все мужчины колабановского дома, кроме, пожалуй, охранника Сухомятко. Он у нас высокий, толстый и безупречно лысый.
Географ Кунцевич тоже мало походил на профессионального убийцу. Тем более, что оба – и Кунцевич, и Сухомятко – живут в коммуналке с незапамятных времен, а в совпадения вроде – Туполевы решили поселиться в доме напротив жилища Самоеда, я не верила. Да и комнаты двух семейных мужиков выходили окнами на противоположную сторону. Оставался, конечно, удобный для снайпера чердак, но это маловероятно. Очень уж половицы там скрипучие.
И так, трое – Гарик Лопата, Мишаня Коновалов, муж Марии Германовны. Все поселились в квартире после того, как Туполевы оплатили долевое участие в строительстве дома, все видели этот дом из окон своих комнат, все имели возможность пройти в мою комнату и убить Кирилла. Кто? Кто из них Самоед или, по крайней мере, его связной, либо информатор?
Думать не хотелось совершенно. Упрямство постепенно исчезало, испарялось и на его место упрямо (все же, черт возьми, всегда упрямо!) проникала всепоглощающая усталость. Я уже не хотела быть грибом, обозвавшимся груздем, и не хотела в кузов, я чувствовала себя скаковой лошадью гнедой масти, сдохшей перед самой финишной чертой. Только по упрямой инерции, мертвая лошадь продолжала двигаться.
Пристрели бы хоть, в самом деле! Пожалели.
Усталость, Софья, плохой советчик. Выпей-ка лучше коньячку, расслабься и принимайся мозговать дальше.
