«Все в порядке, все хорошо, – продолжала ее успокаивать медсестра. – Скажите, как вас зовут и где вы находитесь».
Майя не ответила.
«Вам нечего бояться, вы находитесь в безопасности. Все нормально, все нормально, все нормально», – повторяла медсестра, продолжая ободряюще похлопывать Майю по руке.
«Майя, вы можете сказать, где находитесь?» – спросила вторая медсестра.
Они обе знали, что, когда я буду просматривать видео, мне нужно будет четко понять, насколько Майя была в сознании. Понимала ли она, что находится в больнице? Могла ли общаться?
Одна из медсестер достала из кармана ручку и показала ее Майе: «Что это такое?» Майя не обратила на ручку никакого внимания, будто ее вовсе не было. Но зато начала неистово двигать челюстями. Затем нагнулась вперед, притянула к себе столик и стала хватать предметы, которые на нем лежали. Левой рукой она взяла вилку и положила ее обратно, после взяла нож и начала слегка постукивать им по тарелке. Медсестры разжали ее пальцы и убрали нож подальше. Майя дотянулась до стопки журналов. Она взяла один снизу и переложила его наверх. Затем сделала то же самое еще раз. Пока ее левая рука играла со всем, что было в зоне досягаемости, относительно спокойная правая начала напрягаться. Майя прижала большой палец к остальным, будто собиралась устроить театр теней на стене и изобразить утиный клюв. Одновременно ее голова решительно повернулась направо.
«Припадок становится генерализованным», – подумала я. Крик ужаса, жевание, беспокойные движения, напряжение руки, поворот головы. Каждый этап что-то значил. Я посмотрела, как электрический разряд перемещался по коре мозга Майи. Перед тем как он переходит из фокального в генерализованный, с человеком обычно происходит кое-что очень характерное: его голова поворачивается в одну сторону. Когда я вижу такой неестественный поворот головы в разгаре фокального припадка, то настраиваюсь на конвульсии.
Когда я увидела, что голова Майи повернулась, я напряглась, несмотря на то что наблюдала приступ, после того как он произошел. Я задержала дыхание, хотя знала, что с Майей все в порядке, и почувствовала облегчение, когда через несколько секунд припадок остановился. Электрический разряд потух, и страх ушел с лица Майи. Всего через несколько мгновений ее тело расслабилось, и она посмотрела на медсестер с добродушной улыбкой.
«Майя, вам лучше? Что я держу в руке?» – спросила ее одна из медсестер, показывая ей ручку.
Майя потянулась к ручке и попыталась взять ее. Медсестра снова спросила: «Вы знаете, что это, Майя? Для чего это используется?»
Майя почесала нос левой рукой. Она утратила интерес к ручке и стала осматривать комнату. Она слегка усмехнулась. Медсестры снова и снова спрашивали, как ее зовут и что у них в руках. Прошла минута, прежде чем взгляд Майи стал осознанным.
«Вы знаете, где находитесь?» – Майя кивнула, неловко усмехнулась, но не ответила. – «Как это называется?» – Медсестра в очередной раз указала на ручку.
Майя не ответила, но теперь была более сосредоточенной. Казалось, теперь она обратила внимание на медсестер.
«Вы знаете, что это, Майя?» – «Да, – произнесла она наконец. – Это… Это…» – Она неловко посмеялась. – «Я знаю!» – «Может, вы скажете, для чего это используется, если не помните название?»
Майя прижала большой палец к указательному и изобразила процесс письма. Она снова засмеялась и выглядела смущенной.
«Хорошо, – сказала медсестра. – Вы можете указать на окно правой рукой, а затем на потолок левой?»
Майя сделала то, о чем ее попросили.
«Что там внутри?» – Медсестра взяла чехол для очков и показала ей. – «Глаза». – Майя затрясла руками так, будто правильное слово вертелось у нее на языке. Она вынула очки и надела их. – «Глаза?» – «Вы можете сказать, как это называется?»
Заметно растерянная Майя закачала головой и начала нашептывать слова, которые не могла произнести. Так продолжалось еще две минуты, прежде чем она вдруг сказала «Для письма» в ответ на вопрос о ручке. Затем она глубоко вздохнула и произнесла слово «ручка» к всеобщему облегчению. После «ручки» последовали «очки», и уже через минуту она могла нормально общаться. Майя сказала медсестрам, что устала, и те помогли ей лечь в постель. Очень скоро она уснула.
Я посмотрела видеозапись второго припадка. Он был практически таким же, как первый, но чуть короче и без поворота головы в конце.
Я взглянула на запись ЭЭГ: на ней был зубчатый рисунок, характерный для приступа. Он появился четко в тот момент, когда выражение лица Майи изменилось. Первые несколько секунд рисунок не выходил за пределы двадцать четвертой линии. У Майи активизировались электрод F7, расположенный сразу за линией роста волос над левым ухом, и электрод Т3, находящийся в нескольких сантиметрах от него. Они соответствуют передней части височной доли. Эти электроды дали понять, что происходит в мезиальной височной области, лежащей под ними.
* * *
Припадки Майи рассказали мне историю в нескольких частях. Страх, потеря осознанности, навязчивые движения, определенное положение руки, потеря речи. Такие субъективные и абстрактные впечатления, как страх и другие эмоции, всегда будут для неврологов самыми сложными для изучения. Как исследовать искренний страх? Или как искусственно воспроизвести неподдельную радость? Исследования, в которых используется функциональная МРТ, часто включают в себя сравнение мозговых реакций у больших групп людей. Однако как сравнить по отдельности людей с их уникальными эмоциями?
Такие субъективные и абстрактные впечатления, как страх и другие эмоции, всегда будут для неврологов самыми сложными для изучения.
Эмоции связаны с обоими мозговыми полушариями. Если функция контролируется двумя сторонами, то повреждение одной стороны может компенсироваться другой. До появления фМРТ оценить, какие функции выполняют те или иные парные части мозга, можно было только в том случае, если они обе были повреждены. Однако большинство инсультов и черепно-мозговых травм, совместимых с жизнью, относится только к одному полушарию. Серьезные поражения обоих полушарий приводят либо к смертельному исходу, либо к такой тяжелой инвалидности, при которой отличить последствия одного повреждения от последствий другого невозможно.
В отношении страха эпилепсия предоставила кое-какое объяснение. Он частый симптом припадков, берущих начало в височной доле. Это помогло установить связь между обработкой эмоций и височной долей: электрическая стимуляция мезиальных височных структур (гиппокампа, миндалевидного тела и парагиппокампальной извилины) может привести к появлению чувства страха.
Эксперименты над животными тоже подтвердили связь височной доли и страха. Миндалевидное тело – это структура в форме миндаля, примыкающая к гиппокампу. У нас их два. Исследования, проведенныев прошлом на макаках, показали, что удаление у них обоих гиппокампов снижает их восприимчивость к угрозе. Они становятся менее осторожными и начинают изучать новые предметы, а не остерегаться их. Но как можно перенести выводы, сделанные о животных, на человека? Как определить, действительно ли перемены в поведении животных являются результатом отсутствия страха? Возможно, обезьяны просто утратили способность распознавать предметы. Что именно вызывало удаление гиппокампов: проблемы со зрительным распознаванием или с эмоциями?
