Дети поначалу не знали, как к этому чуду-юду относиться. С одной стороны — волшебство прямо, химия для всех. А с другой — пни тяжелые, занозистые, скипидар вонючий, смола тоже не фиалками пахнет, да еще и мажется. Полный комплект для истерики.
Эмилина даже попробовала порыдать над несправедливостью судьбы. И заполучила дежурство у печки на следующие три дня. Больше не рыдает, только сопит, кривит губки и тщательно скрывает, как ей интересно, что я еще придумаю. А я много чего могу…
Все свои «изобретения» мне еще пришлось как-то детям объяснять. Это Шон просто смотрит в рот и принимает все на веру. Старших уже легко не проведешь.
Теперь они уверены, что я училась не просто в высшем пансионе самых знатных леди, а в какой-то магической супершколе, где неизвестно зачем маленьких девочек учат выживать на Луне. Как минимум.
А что им еще думать? Вот, например: посуды в доме не нашлось, и горшки я сама соорудила — это просто. Плоская лепеха глины — это дно, а потом приплюснутым жгутом по кругу наращиваем высоту и приглаживаем мокрой ладонью. В войну научилась, когда с геологами в тайге медь искали, а экспедицию собирали наспех, еще только-только реки вскрылись, и котлы с ведрами унесло паводком с перевернувшейся лодкой вместе. Хорошо, не утоп никто…
Ложек на заимке тоже не водилось, но тут уж совсем легко: дно речушки, вытекающей из соседнего болота, было густо утыкано пресноводными мидиями. Их мы сварили и съели, а половинки раковинок крепко заклинили в расщепленных палочках — вот и ложка, не хуже любой другой!
Конечно, посуду можно было выменять в селе, невелика ценность. Но если я могу сама сделать замену — сделаю. А на рынке выменяю зерна, сала и других нужных вещей — на зиму запасы сами себя не сделают.
Как ни странно, детей этот робинзонский быт не отпугивал, а забавлял. Да и попробуй покапризничай, когда мачеха — злодейка, а аппетит на свежем воздухе такой, что как бы кашу вместе с миской не слопали.
— Итак, кто из вас сейчас правильно определит, какие травки я положила в кашу, какие в похлебку, а какие в чай, получит приз! — главное, не давать детям скучать. Ну и научить попутно нужным вещам.
Кристис торопливо выхлебала суп из своей миски, на секунду зависла, а потом радостно захлопала в ладоши:
— А я знаю, а я знаю, что здесь! Остренько, как с перцем! Это почки от васильков, чабер и розмарин! Ты утром говорила, что в со-че-тании… они заменяют острую приправу!
— Умница. Теперь кашу ешь, — похвалила я. — Вечером, после того как сделаем массаж рук, сошью тебе куклу.
— Ой! Настоящую?! Вот только… Массаж… — скривилась Крис, а Эми повторила ее гримаску. — Это больно… и скучно.
— Если ты хочешь остаться настоящей леди, то за руками надо ухаживать каждый день.
— А зачем ты жестким полотенцем ногти трешь? Как будто от этого они чище!
— Не чище, а лучше. Если отодвигать кожицу с ногтей каждый день, то, когда вырастете, они будут красивой овальной формы.
— Правда? — удивилась Эми и посмотрела на свои ноготки, из-под которых я каждый вечер заставляла аккуратно вычищать грязь.
— Правда. Доедайте, нам еще сегодня бортики для картошки перестраивать.
Ответом был уже привычный дружный стон.
А что делать? Одна я не справлюсь. И так каждый день… то тюлень позвонит, то олень. В смысле, забот столько — не знаешь, за что первое хвататься.
Кстати, стихи Чуковского на ура пошли, и теперь дети распевали тюленя и оленя на самодельный развеселый мотив, помогая мне наплетать новый уровень бортиков к контейнерам с картошкой.
Один куст у меня на семена пойдет, а остальные семнадцать… Был такой журнал «Наука и жизнь», мы с дедом там вычитали, как вырастить из одного картофельного глазка мешок картошки. Попробовали — получилось. Красота — не два гектара кустов окучивать, а два десятка всего, засыпая их постепенно так, чтобы только верхушка из земли торчала. Потом опалубку вокруг куста разбираешь, а там мешок клубней.
Уф-ф-ф… А еще в последнее время мне постоянно кажется, что со стороны леса за мной кто-то наблюдает. И это не солдаты, которые навещают нас регулярно, раз в день. И не какой-то тайный злыдень из деревни.
Внимание оттуда ощущается такое… относительно доброжелательное. И нечеловеческое.
Вот как это объяснить нормальными словами? Не знаю. Кто из лесных зверюшек съел тот пирожок, что я в самую чащу ельника отнесла, и кто выпил купленное в селе молоко из глиняной мисочки под кустом? Да бог его знает, любой ежик мог. Хотя бы из тех, об которых девчонки крапиву чешут — я поймала парочку и устроила им временный загончик. Подкармливала лягушками. И ежи сыты, и очески готовы.
Короче, в мистику мне не очень верится. Но я не могу не замечать, как в последнее время мир вокруг словно… оживает?
Например, караульщиков наших, что из села по тропе идут, я слышу задолго до того, как они вынырнут из-за пригорка. Первые несколько раз не слышала, а теперь даже если в подполе вожусь — как локтем в бок кто толкает: идут!
Вот и сегодня, я выпрямилась, вытерла локтем мокрый лоб и уже хотела пойти к дождевой бочке помыть руки, когда это странное чувство снова меня настигло. Я резко повернулась в ту сторону, откуда обычно приходили гости.
Это не караульные… это кто-то другой. И один. И очень быстро двигается.
— Дети, в дом! — скомандовала я, быстро отбирая у Эми плетенку, с помощью которой она таскала мне свеженакопанную землю, и подхватывая на руки Шона. — Лисандр! На чердак их и сидите тихо, как мыши! Помнишь наш разговор? Ты слово дал.
Пасынок хмуро кивнул и потащил сестер к лестнице, которую мы только вчера связали с ним из двух длинных жердин. Влезут на чердак позади дома, втянут ее наверх, и какое-то время никто не догадается, куда дети делись.
А я пока встречу тебя, гость нежданный, кто бы ты ни был.
Глава 17
Вежеслав Агренев:
— Так что же заставило вас, боевого офицера, перед которым открывались блестящие перспективы, разом перечеркнуть все и попросить перевода к нам? — начальник гарнизона внимательно всмотрелся в меня из-под седых нависающих бровей.
— У меня были личные причины, господин полковник, — этот разговор у нас уже не раз повторялся, и я уже привычно старался отвечать коротко и безэмоционально.
— То есть, князь, вы даже не скрываете, что не оставили дурную мысль расследовать гибель брата, не удовлетворившись официальной версией? — полковник тяжело вздохнул и положил на стол какое-то письмо.
— Ваш батюшка, князь, весьма… обеспокоен вашим упрямством. Да и мне оно не по нраву. В любом случае граф Аддерли покончил с собой и ничего не сможет никому рассказать. Если вы сию минуту напишете рапорт о переводе, я незамедлительно наложу на него положительную резолюцию и дам делу срочный ход.
