И вот это чудище изображало у меня перед крыльцом щенячий восторг, явно не собираясь ни на кого нападать. Прямо сейчас, в смысле, не собираясь.
— Это говорящий мишка?! — вдруг спросил с крыльца звонкий детский голос, и я подпрыгнула, резко оборачиваясь. Но дверь уже захлопнулась, и возмущенные вопли младшего сына из-за нее доносились приглушенно.
Шон, слава тебе господи, совершенно оправился после вчерашнего и явно был готов к новым подвигам. Правда, его возмущение быстро прервал звук подзатыльника — старший братик вчера тоже страху натерпелся и теперь дисциплину наводил драконовскими методами. Я уже слышала обрывок разговора про то, что он «не мама Бера» и если что — хворостину в лесу живо выломает для излишне вредных или инициативных. И если еще раз кто-то посмеет отойти от дома дальше, чем на два шага… или не слушаться с первого раза… или обижать сестер… короче, Лис устроил младшему пропесочку по высшему разряду. Сделал мою работу.
Не стала в тот раз вмешиваться. Лис на самом деле очень терпеливый и к вспышкам пустого гнева не склонен. Довести его до хворостины — это надо постараться. И если кто сумел… ну, каждый должен знать, чем чреваты попытки прыгнуть под грузовик.
Вот и сейчас в доме почти моментально все стихло. Но медведь уже услышал все что надо, потому что перестал кататься по двору и стоял, с интересом вытянув нос в сторону крыльца.
Я нахмурилась.
— Иди давай отсюда. У нас и так еды мало, тебя я точно не прокормлю. И вообще, ты дикий зверь, причем вон жирный какой! Иди ищи себе берлогу, выкопай в крайнем случае и спи до весны!
Это я прокомментировала явный интерес косолапого к запаху овсяной каши с сушеной малиной, который вырвался из двери вместе с Шоном. Не знаю, как шумный ребенок, а запах топтыгину явно понравился.
Правда, после моей отповеди он недовольно заворчал, отвернулся и побрел со двора. Словно и впрямь понял мои слова. Мне даже на мгновение стало очень стыдно за свою жадность и неблагодарность. Но я твердо знала одно: прикармливать дикого зверя поблизости от жилья нельзя ни в коем случае. Особенно медведя. Особенно зимой.
Косолапый ушел, я выдохнула с облегчением и вернулась в дом. А там повседневные заботы накатили колесом, и отвлекаться на мысли о его странностях лишней секунды не было. При том, что я даже подумать боялась, как теперь выбираться в село и что обо всем случившемся скажут люди и власти.
Понятно, вменить мне в вину разодранных медведем душегубов нельзя. С точки зрения логики нельзя. Но там, где из-под темной лавки выползает душным облаком страх, логике нет места.
Как бы теперь даже мои друзья среди сельчан не стали меня бояться и проклинать, называя ведьмой. Это было бы не просто плохо — это была бы полная катастрофа. Даже если накопленных уже запасов хватит на зиму, дальше-то что? Как жить?
И учитель же для Лиса и девочек! Молоденький студент, вляпавшийся в еще одно «тайное общество борцов за справедливость» и угодивший в глушь на поселение на три года… Я же с ним почти договорилась. Он должен был начать приходить к нам трижды в седьмицу, когда работы на известковом карьере станут до весны — то есть когда упадет по-настоящему глубокий снег. В оплату я обещала подкормить тощего до прозрачности очкарика, обшить полностью, от исподнего до стеганого на шерсти пальто, на манер не к добру помянутых ватников, и даже соорудить ему зимнюю обувь из плотной парусины. Мальчишка был рад невероятно и боялся, как бы я не передумала. А теперь запросто сам откажется.
Да, теперь он вряд ли явится… вот беда.
За тяжкими думами день промелькнул незаметно, мягкие сумерки упали на очищенный с помощью самодельных лопат двор, и вместе с ними вернулся медведь.
Он решительно, как к себе домой, прокосолапил во двор и положил перед крыльцом полтуши здоровенного лося. Другую половину копытного потапыч явно потребил сам, судя по разводам на морде и жирной лоснящейся шерсти. А это подношение принес и теперь стоял над ним гордо, как мужик-добытчик, притащивший в родную пещеру мамонта.
Я вышла на требовательный рык гостя и едва не села на ступеньки от неожиданности. Медведь топтался возле туши и подпихивал ее ко мне носом, настырно ворча. А потом вовсе неуловимо-быстрым и неожиданным для такого громоздкого существа движением прянул ко мне, ухватил зубищами за рукав и очень осторожно потянул, словно звал спуститься с крыльца.
Его морда впервые оказалась так близко от моего лица, и я взглянула ему в глаза. Мир покачнулся.
— Веж?! — хриплый шепот скатился по густой бурой шкуре ледяными слезинками. — Не может быть…
С медвежьей морды на меня смотрели по-человечески умные и очень грустные глаза. Серые, с золотыми лучистыми солнышками вокруг зрачка. Глаза князя Агренева.
Глава 37
— Как же так, Веж, как же так… — словно во сне повторяла я, прижимая к себе огромную лобастую голову зверя. Медведь замер, только иногда тихо-тихо поскуливал, как щенок, и громко вздыхал.
Я сидела на мерзлой земле между крыльцом и лосиной тушей и не могла понять, на каком свете вообще все это происходит.
Веж… как?! Почему?!
И что мне теперь делать?
— Ты пришел, мой хороший. Главное, ты пришел, — какое-то время спустя я смогла собрать разбегающиеся мысли и понять главное. — Живой… Остальное не важно.
Мысли закрутились в голове водоворотом. Я не могу ошибаться, это его глаза, а еще — никакой самый умный лесной зверь не станет со мной обниматься, не станет приносить еду и тем более вполне осознанно кивать в ответ на мой вопрос. Что же произошло?
Как-то сама собой сложилась картинка, я вспомнила слова, сказанные Шиловым, и встрепенулась:
— Тебя действительно ранили в спину, смертельно?
Медведь кивнул тяжелой башкой и едва слышно зло рыкнул.
— А потом? — тут я ступила на зыбкую дорожку догадок и интуиции. — Потом ты превратился в зверя и задрал нападавшего? Одного из нападавших? Это его… останки нашли потом солдаты Шилова?
Медведь опять кивнул и заурчал так тоскливо, что я поняла его без слов:
— И ты не смог превратиться обратно… ушел в лес как был, медведем. А потом… забыл, что когда-то был человеком?
И снова тяжелый кивок. И виноватый взгляд.
— Поэтому ты так долго не приходил… Зверь вообще наверняка залег уже в спячку, да? А потом что-то тебя разбудило.
Веж зарычал злобно и ткнул носом в сторону села. Снова зарычал, искусно интонируя звук, я буквально до оттенка поняла, что он хотел сказать.
— Почувствовал опасность… услышал меня… давно? Несколько дней назад? Понятно, это когда меня в первый раз загоняли. Ну! Тихо-тихо! Не вскакивай, не догнали же. И вообще ты всех виновных уже съел.
Медведь фыркнул, сделал вид, что отплевывается, потер лапой морду в жесте невыразимого отвращения, а потом непримиримо оскалился на дорожку, уходящую от нашего убежища в большой мир.
