На самом краю сходней перед дверью стоял на задних лапах совершенно мокрый дрожащий заяц. Передние его лапы беспомощно свисали перед грудью, с них капала вода, окрашенная кровью. Уши он опустил вниз и умоляюще глядел на всех большими косыми глазами.
— Ну, входи же скорей, милый! — сказала Ноэма и сняла с плеч покрывало, готовясь обсушить беднягу. — Ну-ну, не дрожи так! Ты ведь успел, теперь тебе уже нечего бояться, малыш…
— Интересно, и куда мы потом будем девать лишних зайцев? — растроганно проворчал Ной, утирая глаза.
Иафет подошел к дверям Ковчега, снова затворил их и заложил засов.
* * *
«Ковчег» сиял. В ресторане бесновалась музыка, а клиенты выскочили из-под навеса и неистово дергались под проливным дождем: это было так непривычно, так весело — танцевать под льющимися с неба струями холодной воды! Женщины визжали, мужчины громко и бесстрашно хохотали — они чувствовали себя крутыми храбрецами.
Дина, в вечернем платье и нарядном плаще поверх него, с одной длинной черной перчаткой на правой руке, тоже вышла из ресторана, подошла к самому краю крыши, облокотилась на тонкую железную ограду и глядела вниз, на берег. Любопытно, а что сейчас творится там у них? Но Ковчег стоял недвижный, темный и молчаливый. Если в нем и горел свет, так ведь единственное окно его выходило в сторону моря!
Потом Дина увидела полоску света внизу, в том месте, где были сходни и двери над ними. Полоска мелькнула на миг и исчезла, но в ее свете Дина успела заметить, как дрогнул массивный темный борт Ковчега и сходни тяжело упали в воду.
А еще Дина заметила, что вокруг стало светлее. Подняв голову, она увидела, что темная, почти черная сейчас водяная небесная твердь местами рвется и расползается темными клочьями, а между ними появляются провалы в темно-синее глубокое пространство, и в нем, в глубине, появляются далекие-далекие огни. Множество огоньков, крупных как жуки-светлячки и совсем мелких, будто крупинки жемчужной пыли. А в самом большом разрыве между черных клочьев тверди сиял огромный белый диск. «Неужели это те самые Луна и Звезды, о которых говорил Сим?» — восхищенно подумала Динка. И это была ее последняя спокойная мысль, потому что в ту же секунду за ее спиной погас свет и перила под ее рукой тряхнуло. Темное теперь здание «Ковчега» пошатнулось вместе со скалой и стало рушиться вниз… Последнее, что она еще успела увидеть в лунном свете, была высокая длинная волна с пенистым гребнем, обрушившаяся на берег. Отступая, она подхватила Ковчег, развернула его светящимся квадратом окна к берегу и понесла в открытое море.
— Плывите! — успела прошептать Дина, теряя сознание и одновременно падая вниз через ограду. Еще какое-то мгновение ее закрытые глаза видели сияющий квадратик окна, потом и он померк. Музыка еще продолжала грохотать за спиной, но для нее все уже было кончено.
Конец и Богу слава!
АНТИЧНОЕ СЧАСТЬЕ. Послесловие
Красивее всех — античные статуи. Люди, послужившие им прототипом, красивы невероятно. Окружность бицепса равна окружности голени, на животе и бедрах — ни капли жира. Носы прямые, подбородки волевые, губы чувственные. Они грациозны, как уснувшие львы: кажется, крикни над ухом, и они, очнувшись, медленно начнут двигаться. Я бы хотел быть похожим на античную статую или ее прототип. Вместо этого подхожу к зеркалу в ванной и понимаю, что мы с античными статуями — разных полей ягоды. Оно бы и ладно, но телевизор соблазняет. Все время показывает рекламу различных поясов, кремов, таблеток и тренажеров, купив которые, будешь иметь шанс обрести фигуру Лаокоона, что, грациозно изогнувшись, сопротивляется огромному змею. Делаю вывод: не я один хочу быть похожим на античную статую. Таких чудаков, как я, много.
Античные боги наги. Голы, то есть. Голы, как их прототипы, и в этой наготе прекрасны. Было бы грехом одевать такие тела в пиджаки или кальсоны. Невольно подумаешь, что жизнь в наших северных широтах — благословение. А ну как пришлось бы жить в теплых краях, да плюс — до Рождества Христова? Кальсоны с начесом и твидовый пиджак были бы сущим спасением от позора на всеобщем празднике телесного великолепия. Но наш народ неугомонен. Он разлюбил панталоны и пуловеры. Он хочет обнажаться. Даром, что живот висит, целлюлит очевиден и объем бицепса равен объему запястья. Все равно мы все чаще купаемся совсем нагишом и на специальных пляжах, и на любых других. Надеюсь потому, что в детстве нам привили любовь к античному искусству, потому, что Дискобол и Копьеносец властно зовут к подражанию.
Но голое тело с рельефной фигурой — это еще не все. Стоять, как статуя, бездвижно под ощупывающими взглядами и вспышками фотокамер представляется не счастьем, а наказанием. Хочется, что бы голое тело любило и было любимо. И даже это не все. Любило и было любимо без всяких угрызений совести! Вот! Кажется, мы достали рыбку из глубокой воды, то есть выразили одну из главных мыслей общественного бессознательного. Быть красивым и молодым, а лучше — неотразимо красивым и вечно молодым, и нырять в соленых волнах любви с проворностью дельфина — вот оно, счастье!
Представим, что мы этого достигли. Шиш нам, конечно, но все же представим. Тогда нужно будет как-то обезопасить свои античные наслаждения, чей главный враг — болезни и смерть со своими спутниками, страданием и безобразием. Нужно не просто быть красивым. Нужно быть красивым долго. Я не говорю «вечно», потому что никто из желающих быть красивыми не знает такого слова. Для них «долго» и значит «вечно». Долго (то есть вечно) купающийся в любви и восторженных взглядах красавец (красавица) — это общественный идеал для очень многих граждан и гражданок. Смерть, конечно, существует и для них, но «она так далеко, что думать о ней не стоит. Давайте наслаждаться жизнью». Гораздо страшней болезни. Болезни — это «фи», «бр-р-р», «кака» и так далее. Не прекращая жизнь, болезни прекращают удовольствия, а это едва ли не хуже.
Снимем рыбку с крючка и присмотримся к ней. Что у нас в ладони? Быть красивым и здоровым; жить так долго, что далекая смерть кажется невозможной; наслаждаться словно пчела, не упускающая случая засунуть жадный хоботок в любое рядом оказавшееся соцветие! Перед нами формула счастья. Ставьте быстрее рядом мысленную подпись, или мысленный крестик, или мысленный от печаток пальца, если вы со всем согласны. Это — ваше мировоззрение.
Но я имею хитрую цель и желаю вас огорошить. Такие люди уже однажды реально жили на Земле! Это было перед Потопом.
Грех еще не глубоко пустил в них корни. Грех еще не успел их обессилить и обезобразить. Они были грешны, но очень красивы.
Они жили долго. Очень долго, так, что смерть казалась несбыточной угрозой. Они жили по девятьсот лет и больше, и это значит, что почти за тысячу лет не появилось ни одного кладбища. Смерть не пугала их, не сжимала страхом и тоской разлуки их сердца. Эх, нам бы так, правда?!
Природа тоже была роскошна. Она с изобилием давала им все.
