Однажды Вождь напугал и его, тогда мальчика лет шести-семи. Он сидел на полу между окном и книжным шкафом и строил из книг замок для своих оловянных рыцарей, привезенных папой из Германии. Один замок у него уже был и стоял в детской — прекрасный разноцветный замок из папье-маше, с башнями, зубчатой стеной и действующим подъемным мостом. Но он затеял большую войну, разделил своих рыцарей на две армии и одну из них «увел» к отцу в кабинет — вот для них и строился замок из папиных книг. Услышав, что мама и неприятный гость направляются в библиотеку, он спрятался за оконной занавеской. Он вовсе не собирался подслушивать или подглядывать, для этого он был попросту слишком мал: он только хотел, чтобы мама его не заметила и не заставляла подходить к Вождю, чтобы тот «поцеловал их мальчика». Ему совсем не нравилось, когда его мама громким шепотом говорила про него этому человеку с узкими холодными глазами — «наш мальчик». Он тихо сидел на полу в широком проеме окна, копошился со своими рыцарями и поневоле слушал, как мамин гость говорит ей что-то напористо и скоро, будто вколачивает в нее маленькие и острые гвоздики слов.
— Маша, ты должна принести эту жертву не для меня, а для дела революции. Чего ты боишься?
— Милый, но он же военный моряк! Он такой порядливый, такой аккуратист — как может он вдруг взять и потерять? Нет, нет, прошу тебя, не заставляй меня идти против моей совести! Лучше я найду для тебя еще денег, а ты на них сумеешь раздобыть какие-нибудь другие документы.
— Маша, ты не имеешь права так подводить меня: я уже сообщил товарищам за границей, что у меня будет паспорт на имя Николаева. Это подло, в конце концов, — обещать и не исполнить!
— Я обещала любую помощь, зная твое сложное положение, но я же не знала, что ты потребуешь от меня совершить преступление!
— Сколько раз ты говорила нашим товарищам, что ради революции готова на все?
— Но разве можно идти на подлость даже во имя прекрасного дела? Красть документы не только преступно — это безнравственно!
— Запомни, дорогая Маша: что полезно для революции, то и нравственно. А революция для тебя — это я. Когда твой муж уезжает в Кронштадт?
— Завтра вечером. А послезавтра утром его корабль выходит в море.
— Сколько он пробудет в плавании на этот раз?
— Только один месяц.
— Меня это устраивает. Завтра в полдень я пришлю к тебе товарища за паспортом. Он придет на кухню под видом печника и вызовет хозяйку: ты выйдешь к нему и вынесешь паспорт.
— Ох, я не знаю…
— Пойми, Машенька, от тебя сейчас требуется последняя жертва. Потом я уеду за границу и вернусь только тогда, когда все будет готово к перевороту. И тогда, Маша, у нас начнется другая, счастливая жизнь. Мы сможем наконец соединиться, отбросив унижающую нас ложь, и жить втроем — ты, я и наш сын. Кстати, а где он? Что ж ты мне его не покажешь, Машенька? Я давно не видел нашего мальчика.
— Он в детской. Пойдем к нему, дорогой.
Вот так Сын Вождя узнал о себе правду.
Но тогда он ничего не понял и только обрадовался, что его не обнаружили за оконной занавеской. Осознал услышанное он гораздо позже, но именно эти детские воспоминания мутили ему душу и делали его несчастным.
Его папа, военный моряк, в момент революционного переворота находился в морском походе, ведь еще шла Первая мировая война. В послереволюционную Россию он не вернулся, но присылал за мамой и за ним верных людей. Мама покидать Советскую Россию категорически отказалась и передала с посланцами письмо: «Тут я ему все объясняю…» — и больше он о папе никогда ничего не слышал.
У них с мамой началась какая-то странная, фантастическая жизнь. Мама стала артисткой агитационного поезда и ездила с ним по всей стране, а его оставляла со старой нянюшкой. Теперь Сыну Вождя кажется, что он уже тогда предчувствовал свою ужасную судьбу и потому был таким тихим мальчиком: в школе ни с кем не водился, а дома почти все время проводил за книгами. Мама горела революционным восторгом, ей почему-то нравилась эта сумасшедшая, какая-то болезненно возбужденная жизнь на развалинах прежней жизни, и восторга ее хватило до самого двадцать третьего года, когда их вдруг арестовали как жену и сына царского офицера. Их разделили сразу же по прибытии в ДОПР — Дом предварительного заключения. Прощаясь, мама уверяла его, что, как только Вождь оправится от болезни, он тотчас свяжется с ними и освободит их. Больше он ее не видел.
Сын Вождя никогда не винил своего настоящего отца в их с матерью несчастье: глупо и неблагородно ненавидеть того, от кого ждешь спасения и защиты. А он — ждал. Но Вождь так и не спас их: как потом узналось, он в это время уже был неизлечимо болен.
После сеанса он вышел на улицу вместе со всеми зрителями и прошелся несколько раз взад-вперед, взволнованный, какой-то даже окрыленный. У него впервые появилась гордость за отца и даже смутное желание с кем-нибудь этой гордостью поделиться.
Потом он пересчитал деньги и взял билет на следующий сеанс. Кассирша предупредила его, что фильм уже начался, но он пропустил только детский мультфильм. И он, Сын Вождя, сидел в темном зале и плакал от любви к Вождю и от светлого чувства примирения с судьбой.
После этого он целых два года вспоминал каждое слово, произнесенное Вождем с экрана, каждую черточку его лица, малейшую интонацию голоса, и прежний пугающий образ, с детских лет носимый в памяти, совершенно стерся под этими новыми наслоениями памяти. Дома он часами глядел на свое отражение в зеркале ванной, пытаясь в своем лице разглядеть черты Вождя. Но, увы, он был похож на свою мать.
Через два года, в очередной ЕГО ДЕНЬ, он снова добрался до своего маленького кинотеатрика на Петроградской стороне. Шел фильм о последней войне и о новом Вожде. Он все четыре года войны провел за решеткой и решил обязательно этот фильм посмотреть.
Он вошел в пустое фойе почти за полчаса до начала сеанса и заглянул в отворенную дверь читальной комнаты. Там никого не было. Он вошел, но подсесть к столу с подшивками газет не решился, а просто прохаживался вдоль стоявших у стены книжных шкафов. В одном из них он увидел ряды одинаковых красных томов с именем Вождя на корешке. Он понял, что все это — сочинения его отца. Дрожащими руками он прикоснулся к дверце, и она оказалась незапертой. Он с трепетом вынул первый том. Аккуратно прикрыв дверцу шкафа, он сел на стул подальше от дверей и углубился в чтение.
Первая статья посвящена была сельскому хозяйству и была полна рассуждений об экономике и статистических данных; он ровно ничего в этих цифрах и рассуждениях не понял, но уже сама их абсолютная непонятность внушала уважение. Он поставил этот том обратно на полку и стал смотреть другие книги в этом чудесном шкафу. Ему опять повезло: на нижней полке шкафа он обнаружил книгу о Вожде, предназначенную для детей, в ней было множество фотографий и рисунков. И он пошел на преступление — решил унести эту книгу. Оглянувшись и убедившись, что читальная комната все еще пуста, он расстегнул плащ, пиджак и сунул книгу за брючный ремень.
