— Рахманов согласится только при одном условии, — сказал Роман. — Это условие — ты.
— Он может воображать себе все, что угодно, — холодно произнесла Алена. — На время операции у нас будет… как бы так выразиться? Полный нейтралитет.
— А потом?
— Давай не торопить события. Ты хочешь, чтобы я дала тебе какое-то твердое обещание? Поклялась, может быть? Этого не будет, Рома. — Она примирительно прикоснулась к его плечу. — Я ведь помню тебя прежнего, но не знаю, каким ты стал теперь. Люди меняются.
— Ты не изменилась, Алена.
— Изменилась, — сказала она, и это было чистой правдой.
Но Роман не поверил.
— Я тоже нет, — сказал он. — Во всем, что касается тебя.
— Вот и поглядим, — предложила Алена. — У нас будет время узнать, кто чего стоит.
Он заглянул ей в глаза и, как ему показалось, увидел там нечто такое, что побудило его утвердительно наклонить голову и сказать:
— Хорошо, договорились. Сделаем, как ты хочешь. Я с тобой.
— Ромка! — взвизгнула Алена. — Ты даже не представляешь, какой ты молодец! Я так рада! У меня словно гора с плеч свалилась.
Она была совершенно искренней в своем радостном порыве. Точно так же, как и десять минут спустя, когда, оставшись за рулем своего автомобиля, улыбнулась столь коварной улыбкой, что, увидь ее в этот момент Роман, он не стал бы очертя голову бросаться в предложенную авантюру.
11 декабря. День. НИИ «ВТОРЦВЕТМЕТ»
— Нет, не понимаю, — сказал Переверзин сердито. — Механическая и химическая очистка не нужна. Аффинаж — тоже. А вы все никак не можете начать плавку.
— Опытные образцы готовы, — быстро сказал Кузьмичев.
Он заведовал цехом, в котором велись работы по переплавке золотых слитков. Перед тем как ответить Переверзину, он вопросительно поглядывал на Воронова, который тоже здесь присутствовал. Кабинет был небольшой, но зато одна его стена была стеклянной, позволяя наблюдать за двумя рабочими внизу. Те неспешно пили чай с пряниками, что выводило Переверзина из себя. Днем он не то чтобы получил выволочку, но Бачевский, вызвав его к себе, не поздоровался, а просто постучал пальцем по столу и резко произнес: «Сроки, Антон, сроки! Если мы не уложимся, то нас самих уложат сам знаешь куда. Не хочу слышать никаких оправданий. Просто сообщи мне, что работа идет полным ходом и срыва графика не будет».
И теперь Переверзин пытался добиться от Воронова и Кузьмичева каких-то гарантий и обещаний, но они лишь жаловались на объективные причины и жонглировали техническими терминами, как шулера жонглируют краплеными картами. Он так резко откинулся назад, что спинка стула опасно скрипнула.
— Опытные образцы были готовы еще три дня назад, — сказал он. — И что мы имеем теперь? Воз и поныне там. Не надо кормить меня баснями. Вы нарушаете договоренности. Срываете сроки. Так не пойдет.
— Тебе же Кузьмичев объяснил, — вздохнул Воронов с таким видом, словно устал повторять по нескольку раз одни и те же прописные истины. — Температура плавления нужна точная. Ровно 1064 градуса для 999 пробы. Иначе запорем все.
— Так добейтесь нужной температуры, — устало произнес Переверзин.
Они шли по кругу, повторяя одни и те же реплики, словно актеры, репетирующие нудную сцену.
— Не получается, — развел руками Кузьмичев. — Перепады напряжения. Так печи вообще могут выйти из строя.
— Здание старое, — пояснил Воронов. — Проводку с восьмидесятых не меняли. Электрики устраняют проблему. Нужно потерпеть немного.
— А если установить трансформаторы? — предложил Переверзин, оживившись.
До сих пор такая идея не приходила ему в голову, и он был рад выбраться из осточертевшей наезженной колеи. Однако собеседники, обменявшись быстрыми взглядами, состроили такие постные лица, как будто им предложили изобразить участников похорон.
— Не получится, — сказал Кузьмичев.
— Почему? — насел Переверзин.
— Не получится и все.
— Но почему?
— Уже пробовали. — Кузьмичев посмотрел на начальника, сверяясь с его реакцией. — Бесполезно.
— Не понимаю, — сказал Переверзин. — Объяснить можете?
— А чего тут объяснять? Говорю же: не получается.
Стало тихо. Кузьмичев принялся разглядывать черные полумесяцы своих ногтей. Воронов благожелательно смотрел на Переверзина. Его лицо излучало благодушие, но глаза были настороженными. Словно внутри этого тела сидел совсем другой человек, украдкой наблюдая изнутри за происходящим снаружи.
— Понял, — сказал Переверзин. — Не получается. У меня получится. Сейчас я подгоню этих мудаков с пряниками. Они у меня пчелками запорхают.
— Сядь, Антон, — предложил Воронов. — Паша, оставь нас одних. Иди в цех. Мы без тебя покалякаем.
Кузьмичев с готовностью покинул кабинет. Переверзин уперся большими ладонями в расставленные колени и уставился на Воронова.
— Ну? В чем дело, Леонид? Это ведь саботаж. Зачем? Ты с огнем играешь.
— Успокойся, Антон. Просто возникли технические сложности, требующие устранения.
— Но их не спешат устранять. Если бы эти двое не пряники жевали, а работали…
Переверзин опять встал. Воронов дернул его за пиджак.
— Не дергайся. Дались тебе эти пряники. Все равно тебя здесь никто не послушается. Все только мне подчиняются. Я начальник. Ты — мой гость.
— Мы партнеры!
— Да, да, партнеры. Сядешь ты или нет? Печи все равно не заработают, пока проводку не починят. А это согласования с пожарными и электриками, проектно-сметная документация, в общем, настоящий геморрой.
— Только что вы меня оба убеждали, что нужно лишь немного потерпеть.
— Не совсем так, Антон. Тут еще вливания нужны. Финансовые. Чтобы все завертелось и заработало как часы.
— Я понял, — протянул Переверзин. — Вот, значит, как. Ты вымогательством занимаешься. Тебе твоей доли мало показалось, так ты решил саботаж устроить, чтобы надбавку выторговать.
— Мы деловые люди, Антон, — сказал Воронов.
Симпатия, которую испытывал к нему Переверзин, улетучилась.
— Ты знаешь, что с тобой за такие номера будет? — спросил он.
— Сначала с вами, — быстро произнес Воронов. — Бандиты ждать не любят. Лично я им ничего не обещал. Это вы с Бачевским.
— И сколько ты хочешь?
— Я ничего не хочу. Сумма пойдет на производственные нужды.
— Сколько?
— Пятьсот тысяч, — сказал Воронов.
— Чего? — оторопел Переверзин.
— Долларов. Американских.
— Ты охренел, Леня. Кем ты себя вообразил?
