— Жди, — сказал Николай. — Можешь пока рюкзаки приготовить.
— Хорошо.
Пока Роман рылся в сумках, Николай открыл дверь и скрылся за ней. Оттуда донеслись такие звуки, словно кто-то ломал доски, одну за другой, хлестко и хрустко. Криков не последовало. Низкое гудение продолжалось.
Роман достал рюкзаки и встряхнул их, готовя к наполнению. В коридор выглянул Николай.
— За мной, — сказал он.
Роман вошел в теплое просторное помещение, в котором было значительно меньше станков и оборудования, чем он ожидал. Вдоль стены полыхали желтым три небольшие открытые печи с тиглями под колпаками вытяжек. На оцинкованном столе в луже шипящей воды лежал золотой слиток. Как нетрудно было догадаться, только что его поливали из ковша с длинной ручкой. Того, кто этим занимался, видно не было — только ноги торчали из-под стола.
Роман раскрыл рюкзак и потянулся к слитку.
— Стой, придурок! — остановил его Николай. — Руку сожжешь к такой матери.
— Сам ты придурок. Где золото? А, вижу. В ящиках.
— Нет, это слитки на переплавку. Наши вон там.
Проследив за движением пальца, Роман увидел здоровенный несгораемый шкаф, выкрашенный в небесно-синий цвет. Две нижние полки были заняты блестящими золотыми кирпичами, аккуратно уложенными в штабеля.
— Укладываем в мешки по тридцать пять штук, — распорядился Николай. — Лишнего не берем. Как договаривались.
— Я могу больше унести, — сказал Роман, которому неожиданно стало трудно, почти невозможно отказаться от всего богатства, которое он здесь увидел.
— Нет.
— Ну давай две ходки сделаем, а?
Николай схватил Романа за рукав и развернул к себе:
— Не раскатывай губу! Если взять много, нас до конца жизни не оставят в покое. Убытки в два лимона еще как-нибудь скостят. Больше — никогда. Подумай об Алене.
Сердито вырвавшись, Роман принялся загружать рюкзак. Лицо его было обиженным. Он уже не думал об убитых, об опасности быть застигнутыми на месте преступления, даже про Алену забыл. Все, о чем он был сейчас способен думать, это золото, много золота, весомого, сверкающего, гладкого, реального.
— Скорей, — поторапливал Николай. — Скорей. Воронов может нагрянуть в любую минуту. А если не один?
— Пристрелим их — и все дела, — пожал плечами Роман.
Продолжая укладывать слитки в рюкзак, он не обратил внимания на взгляд, брошенный на него Николаем. Там было и легкое презрение, и недоумение, и жалость. Много чего смог бы прочитать Роман в этом взгляде, но не прочитал, потому что был очень, очень занят.
Золотые брикеты мерно бряцали друг о друга.
17 декабря. Утро. Квартира Переверзина
— Не нравится мне это, — пробормотал Переверзин. — Ох не нравится. Может, случилось что?
Каких-нибудь две минуты назад он ерзал и подпрыгивал на Алене, а теперь сидел на матрасе, пялился в свой мобильник и недовольно бурчал.
— Что случилось? — спросила она, включая свой телефон.
Было без пяти семь. Ночью Переверзин быстро кончил и так же быстро уснул, а проснувшись на рассвете, решил наверстать упущенное. Второе соитие последовало практически сразу после первого, и теперь по бедрам Алены текло и ей пришлось перелечь, чтобы не чувствовать под собой холодное и мокрое.
— Воронов не отвечает, — мрачно ответил Переверзин.
— Ты хотел и ему предложить поучаствовать?
Алена хотела спросить это игриво, а получилось похабно.
— У тебя одно на уме, — сказал Переверзин и встал.
Мобильник, приложенный к уху, озарял одну половину его лица. Глядя на него снизу, Алена подумала, что античные статуи, по которым она с детства судила о мужской наготе, совершенно не отражали реального положения дел. Переверзин не был так мускулист, широкоплеч и узкобёдр, но выглядел мощнее мраморных атлетов. Его тяжеловесное тело с темным хозяйством над бледными волосатыми ногами дышало силой и превосходством над лежащей внизу женщиной. И, странное дело, Алене нравилось осознавать себя покоренной и использованной. Даже липкость на внутренней стороне бедер была в чем-то приятной… но не настолько, чтобы терпеть это слишком долго.
— Спит твой Воронов, — сказала Алена, тоже вставая. — Куда он денется.
— Абонент находится вне досягаемости. — Переверзин многозначительно постучал пальцем по светящемуся дисплею. — Знаешь, когда такое бывает?
— Когда человек в метро едет. Или возле высоковольтной линии.
— Или когда отключает телефон. Или вносят абонента в черный список.
— Не паникуй раньше времени, Антон. Может, он просто на унитазе сидит.
— Он должен был еще вчера вечером отзвониться, — не унимался Переверзин. — А он только несколько сообщений прислал, мол, все в порядке, не переживай.
— Значит, все в порядке, не переживай, — сказала Алена, поочередно вставляя ноги в сапоги.
Из-за ремонта квартира была полна невидимой пыли, оседающей за ночь на все поверхности. Прогулявшись однажды по таким полам босиком, Алена потом битый час оттирала пятки. Лучше уж ходить обутой, как бы пошло это ни выглядело.
Покинуть комнату Алена не успела.
— Стой, — сказал Переверзин. — Звони ему ты. Может, возьмет трубку.
— Так рано? — усомнилась она. — Что я ему скажу?
— Да что угодно! Скажи, что я просил связаться пораньше. Встречу назначь. Позаигрывай немного.
— Не ведется он на заигрывания, — пожаловалась Алена, наклонившись за телефоном. — Я уж и так, и эдак. По-моему, он гомик.
— Звони-звони! — поторопил Переверзин, хлопнув ее по заду.
С Аленой никто раньше не обращался так пренебрежительно. Она хотела обидеться, но не сумела.
Пока она слушала гудки вызова, Переверзин включил свет и отправился в ванную комнату. Алене пришлось встать в простенок между окнами, чтобы не пялились из дома напротив. Для этого она прошлась сапогами по постели, цепляясь каблуками за скомканный пододеяльник. Расстегнутые голенища волочились и неприятно хлопали. Застегивая их, Алена вздрогнула. В дверь позвонили. Резко и требовательно.
Только теперь до Алены по-настоящему дошло, во что она ввязалась и что произошло, пока она спала, а потом стонала под Переверзиным. До этого в мозгу вырабатывалось что-то вроде анестезии, заглушающей тревогу, страх и нетерпение. Но неурочный звонок ранним утром первого рабочего дня словно высвободил тщательно откладываемые мысли, которые обрушились лавиной, внося испуг и смятение.
Похолодев, Алена забегала по комнате, собирая одежду и вещи, которые могли выдать ее присутствие. Кто стоял за дверью, упрямо нажимая на кнопку звонка с интервалом в десять секунд? Бандиты? Бачевский с охранниками? Воронов, примчавшийся, чтобы лично сообщить об ограблении? Кто бы это ни был, Алена оказалась не готовой. Вчера ей представлялось, что она с легкостью сумеет играть свою роль безмозглой шлюшки, не имеющей представления о том, что происходит в цеху. Но этот визит был таким внезапным. Она поняла, что тотчас выдаст себя, как только встретится с кем-нибудь взглядом.
