Вздрогнула отгоняя неприятные мысли о сне. Это всего лишь гормоны. У меня все хорошо будет. И без Альвареса и без Димы. Нам с малышом никто не нужен.
Вышла на улицу и ко мне Гроза подбежала, начала укрутиться в ногах, прижимая уши, требуя ласку.
— Привет, моя хорошая. Соскучилась? Ты ж в доме спала. Возле меня. Уже успела истосковаться? Ну все…все. Мне пора.
Иду к калитке, а она опять передо мной выбегает и к ногам, хвостом виляет, поскуливает в руки тыкается. Глаза такие просящие. Я наклоняюсь, а она мне в лицо носом мокрым тычется и лижет мои щеки.
— Что? Забыл покормить тебя дедушка? Печенье хочешь? Попрошайка. Ну ладно. Дам одно. Пока деда Мазая нет. А то она нам с тобой наподдаст.
Достала из сумки печенье и протянула ей, но Гроза не взяла, а в глаза мне заглядывает и поскуливает жалобно. Я только к калитке, и она бежит, дорогу перегораживает. Сядет и сидит, голову на бок клонит.
— Эй! Ты чего? Да ты не хочешь, чтоб я уходила, да? Я быстро. Вернусь и на речку с мячом пойдем. Обещаю. Честно-пречестно. Ну все. Хватит. Я опоздаю из-за тебя.
Вышла за калитку, а собака беспомощно завыла.
— Гроза! Ну хватит! Я ненадолго!
***
— Совершенно здоровый малыш. Смотрите все пять пальчиков на месте, ручками и ножками шевелит. Шустрый. Предположительно мальчик, но через полтора месяца лучше будет видно. В восемнадцать недель придете и посмотрим вырос хоботок или нет.
Мы обе засмеялись. Я смотрела на серый экран и чувствовала, как по щекам текут слезы, а узистка улыбается и по животу моему датчиком водит.
— Вот видите он открывает ротик. Как маленькая рыбка.
Узистка была молодая и очень приветливая. Казалось она восторгается вместе со мной. Смеется, все озвучивает и показывает… а мне кажется, что я влюбилась. Да, это ощущение было похоже на всепоглощающее чувство любви. Когда от нее покалывает все тело и хочется кричать от счастья. Мой мальчик. Мой сладкий. Это же мой малыш. Только моооой.
— Папа будет рад такому чудесному и здоровому мальчику. Я напечатаю вам фотографии непременно покажите ему.
— У нас нет папы.
Посмотрела на меня, и улыбка тут же пропала.
— Простите…Я не хотела. Извините.
— Ничего. Зато у него есть мама и дедушка. Так что есть кому показать.
Первые фото малыша казались мне невероятно красивыми, и я шла и рассматривала их, спотыкаясь и останавливаясь, чтобы, улыбаясь присмотреться к личику, с животику, ручкам и ножкам, к напечатанным срокам и размерам плода.
Это произошло настолько стремительно, что я даже закричать не успела. Возле меня остановилась машина, преградила мне дорогу. Из машины выскочили два мужчины, они схватили меня, засовывая в рот какую-то тряпку, согнули пополам и протащили по улице, бросили ничком на заднее сидение, и я услышала скрип покрышек. Автомобиль стремительно сорвался с места. От ужаса я смогла только замычать. Но мой голос заглушила бешено орущая в салоне музыка.
Глава 20
Со мной никто не разговаривал. Меня куда-то везли. Очень долго. По ухабам, по каким-то вихляющим дорогам. И чем дольше мы ехали, тем страшнее мне становилось. Я дергалась и мычала, брыкалась. Но это лишь от бессилия. Выйти с машины несущейся полным ходом я бы все равно не смогла.
Потом меня грубо тащили куда-то, опустив мою голову вниз за волосы, удерживая согнутой, чтоб ничего не видела кроме красивых мраморных плит под ногами с завитками на углах. Я перебирала босыми ступнями и быстро бежала ведомая жестокими руками. Меня завели куда-то в здание, ничего кроме пола я не вижу, мне не дают смотреть. Потом повели вниз по лестнице, отперли какую-то дверь. Я изо всех сил сопротивлялась, билась, пытаясь не дать втащить себя в жуткую комнату, похожую на темницу для заключённых с решеткой на окнах с цепью, вдетой в кольцо на стене.
Это ведь не может быть моя комната? Человека не могут держать в таких условиях. Это…это какой-то бред. Жуткий сон. Мне снится этот кошмар, и я скоро проснусь. Надо ущипнуть себя, укусить. Но меня насильно подтащили к низкой тахте, усадили на нее, нацепили железный ошейник на шею и закрутили его так, что он впился неровными краями в кожу. Как собачья цепь в деревнях. Я видела такие…как и несчастных псов, сидящих на ней. Но я не собака. Я человек!
От отчаяния я взвыла, но всем было плевать. Меня бросили в этой страшной квадратной комнате с тусклым светом и маленьким окошком под потолком. Услышала, как снаружи повернулся ключ. Вытащила кляп изо рта и подбежала к двери, но тут же вскрикнула, упала на колени. Цепь не давала сделать больше ни единого шага. Она доставала лишь до ведра в углу и до второго угла комнаты, где стояла железная миска с водой и при любой попытке дернуться резала кожу.
— Так нельзя! Нет! Слышите?! Отпустите меня! Отпуститееее! Кто вы? Что вам от меня надо? Вы все ненормальные! Сумасшедшиееее! Я беременная! Слышите? Меня нельзя в такие условия! И… и у меня нет денег! Вам никто за меня не заплатит!
Боже! Где я? Что это за очередной кошмар, страшнее предыдущего?
От ужаса я не могла успокоиться. Металась по комнате и железка страшно терла горло. До крови. Я кричала так громко, что охрипла и сорвала голос. Я била кулаками о пол, раскачивалась на коленях и трогала стены в поисках хоть какой-то лазейки. Но ее не было. Комнату подготовили к моему прибытию. Стены обиты войлоком и забиты досками. Как попало. И мне видно ворсины через зазоры. Попыталась отодрать одну из досок и загнала занозы в пальцы. Со слезами выдергивала их зубами. К вечеру я поняла, что мои крики и истерики бесполезны. Меня никто здесь не слышит, а тому, кто меня сюда притащил плевать.
Спать было страшно. Я не знала где я и у кого. А вдруг я усну и произойдет что-то страшное. Воспаленный мозг рисовал жуткие картины. Одна страшнее другой. Села под стенкой, обхватив ноги руками, постоянно глядя на дверь. Готовая напасть если кто-то зайдет и попытается приблизится ко мне. В отчаянии опрокинула воду, а потом меня мучила страшная жажда и я пожалела, что сделала это. Я совершенно обессилела и мне казалось, что сижу здесь целую вечность.
Ключ в дверях повернулся, и я увидела пожилую женщину со светлыми короткими волосами, уложенными в красивую прическу. В ее руках был поднос. Выглядит женщина очень хорошо, даже изысканно. И я воспряла духом, радостно бросилась к ней, но она меня осадила резким движением руки.
— Сядь на место иначе к тебе сюда неделю никто не зайдет.
Металлический голос, похожий на воронье карканье и тонкие брови изогнулись над маслянисто-серыми глазами, аккуратно подведенными карандашом. От нее пахло дорогими духами и ее туфли на невысоком каблуке блестели и отражали решетки на окне.
— Кто вы? Что вам от меня нужно? — закричала я, чувствуя, как по телу бегут мурашки при взгляде на это каменное лицо. Ни капли сочувствия. Скорее пренебрежение и злость.
