— Только то, что находится внутри тебя.
— Что? — я не сразу ее поняла. Меня душили слезы и отчаяние. Я не могла понять, что происходит и мне казалось, что сейчас все закончится. Еще немного и все прекратится. Это ведь не по-настоящему все. Так просто не может быть. Не со мной. Но выражение лица этой женщины заставило похолодеть от страшного предчувствия.
— Вам нужен выкуп? Меня выкрали ради денег? У меня их нет. И вам никто не заплатит. Понимаете? Вы ошиблись.
— Тебя не выкрали, а заставляют выполнить свои обязательства. То, что находится внутри тебя — тебе не принадлежит. И ты прекрасно об этом знаешь, но попыталась присвоить себе чужое! Украсть!
И до меня начало доходить что она имеет ввиду. Стало жутко, волосы зашевелились на затылке, а над губой выступили капельки холодного пота, я попятилась назад.
— Вы…передайте ей, что я передумала. Я не хочу отдавать своего ребенка. Никто не может меня заставить. Это незаконно. Этот…этот ребенок мой. Вы ничего не добьетесь. Я вам его не отдам.
— А ты видишь, что здесь кто-то соблюдает закон? Ты думаешь кого-то вообще волнует твое мнение?
Она поставила поднос в углу. Достала с кармана баночку, вытащила одну таблетку и положила возле стакана с водой.
— Здесь твой ужин и витамины. Будешь вести себя хорошо будешь выходить на прогулки во двор. А начнешь устраивать истерики — привяжут к кровати до самых родов. Будешь испражняться в судно и есть через капельницу. Ты еще не поняла, что с тобой никто не играется? Все серьезно, девочка. И когда ты подписывала бумаги и брала деньги тебя об этом предупреждали.
Она говорила так, будто совершенно не сомневалась в своей правоте. И ее нисколько не ужасали методы, которыми они собирались меня заставить отдать им малыша.
— Вы в своем уме? Это похищение человека! Подайте в суд, если вы считаете, что я виновата! Я верну вам деньги!
— Ты? Вернешь деньги? Тебя нет. Никто не знает где ты. Возможно никогда не узнает. Хочешь жить — сиди тихо. Родишь и может быть тебя отпустят.
Вблизи она походила на змею. Белую, страшную, с холодной кожей и злыми глазами.
— Может быть?
— Да, именно, может быть!
Она ушла, а я смотрела на дверь и не верила, что на самом деле это со мной происходит. Но поверить пришлось. Первые дни я ничего не ела. Сидела на постели и смотрела в одну точку. Я знала, кто это сделал…знала и мне было страшно. У меня в голове не укладывалось, что человек способен на такое. Это только в кино так бывает. В самых жутких фильмах ужасов. Но не в жизни и не со мной. На четвертый день моей голодовки у меня начала кружиться голова, я не вставала с постели. Змея пришла с двумя мужиками, меня скрутили и держали, пока старая сука запихивала в меня овсяную кашу, а потом колола мне в вену какой-то препарат. Все это время я кричала и пыталась вырваться, но она схватила меня за лицо и поцедила своими тонкими подведенными перламутром, губами.
— Если выкинешь ребенка — тебе вырежут матку наживую. Обещаю! Поэтому жри, пей витамины и молись, чтобы у тебя родился живой и здоровый ребенок!
Ее глаза в этот момент казались безумными. Я замерла, глядя на нее, как на ядовитую и опасную паучиху.
— Кто вы? Она вам платит за это? Зачем…зачем вы так…я же человек. В вас нет сострадания?
Нет, его в ней не было. Как и никаких других чувств по отношению ко мне. Точнее одно было — это презрение. Иногда она смотрела на меня с нескрываемым отвращением. Словно ненавидела. Но ведь я ее совершенно не знала. За что ей меня ненавидеть?
— В следующий раз накормим через зонд. Поняла?
Я кивнула. Рыдать уже не хотелось. Это было бесполезно. Только думать о том, как сбежать отсюда. Надеяться, что у меня получится это сделать рано или поздно и они не успеют забрать ребенка.
— Вот и хорошо, что ты понятливая.
Меня выпустили на улицу под конвоем. Позволили час в день сидеть на лавке на заднем дворе. Раз в неделю ко мне приходил врач брал у меня кровь, прослушивал плод. Первые разы я умоляла его позвонить в полицию, угрожала, просила, молила. А потом поняла, что ему хорошо платят за молчание. И ему все равно. Он выполняет свою работу, а я для него не больше чем труп для патологоанатома. Всего лишь предмет для анализа, не более. После осмотра он равнодушно при мне разговаривал с Змеей. Он никогда не называл ее по имени. А для меня она была Змея. Бесчувственная, холодная и мерзкая.
— Плод развивается хорошо. Сердцебиение, размеры, все в норме. Конечно, неплохо бы сделать еще одно УЗИ. По крайней мере на двадцать второй неделе нужно провести скрининг. Обязательно. Привезете ее ко мне в клинику. Я предоставлю необходимые условия. У нас есть инфекционный, изолированный бокс.
Я смотрела то на нее, то на него и чувствовала, как ненависть рождается и внутри меня тоже. Это не люди. Это даже не животные. Я не знаю, что может заставить быть человека столь жестоким и циничным. Теперь каждый раз, когда Змея ко мне входила я молчала и смотрела на нее так же, как и она смотрела на меня.
— Что смотришь волком? Спасибо скажи, что кормим как на убой. И относимся нормально. Сидишь тут, как на курорте. Спасибо должна говорить каждый день. Коллекторы были бы менее терпимы. А мы всего лишь забираем свое. То, что ты, отдала добровольно и даже взяла деньги. Теперь поздно жалеть.
Наверное, ей и в самом деле так казалось или она издевалась надо мной. В этих четырех стенах я сходила с ума. Мне хотелось биться о них головой. Ни телевизора, ни радио. Только голоса снаружи. Из-за окна. Иногда близко настолько, что я различала, о чем говорят охранники или слуги. Я успела понять, что мы находимся в доме. Видимо загородном. Когда у Змеи было хорошее настроение она приносила мне старые газеты.
— На. Почитай. И не говори, что к тебе плохо относятся. Завтра поеду в город привезу книгу. Если смотреть так перестанешь. Мне не нравится твой взгляд.
Мне самой он не нравился… и я ощущала, как с каждым днем и я все меньше похожу на человека. Я скорее загнанное животное в клетке. Которое ждет свою миску с едой и водой. Я зачитывала газеты до дыр. Они собирались в углу моей комнаты стопкой и когда было совсем невмоготу я начинала изменять статьи. Подставлять имена. Особенно мне нравилось делать это с криминальными сводками. Представлять себе Змею мертвой. Ее и ту тварь, которая меня на все это обрекла…которая решила, что купила мою жизнь и жизнь моего ребенка.
В тот день, когда моя жизнь окончательно и бесповоротно изменилась, меня разбудил знакомый голос. Голос, который я так часто слышала во сне.
— Я приехал поговорить. И ты ответишь на мои вопросы! Ты не будешь прикрываться положением и прятаться здесь от разговора!
Я вскочила с постели и бросилась к окну, позвякивая ошейником. К причиняемой им боли я уже привыкла. А на коже образовались незаживающие ранки и рубцы от старых шрамов и потертостей. Но звук голоса заставил меня ожить…заставил меня всхлипнуть и превозмогая боль влезть на стул, ощущая, как душит ошейник и краем глаза смотреть в окна на НЕГО. Они были вместе. Альварес и… и Каролина. От взгляда на него стало больно дышать и сердце не просто забилось оно затрепетало, ударяясь о грудную клетку изо всех сил.
