Дело было ранней весной. Решила я съездить на недельку-другую в Подмосковье, к моим хорошим друзьям, пожить у них на природе, подышать чистым свежим воздухом на тающем снегу. Замечали, какой воздух стоит над тающими снегами за городом? Вот-вот, именно за городом. Не надышишься! Ну и по обычаю поднялась я на одиннадцатый этаж к Карине — отдать ключ от квартиры и от почтового ящика, чтобы она почту вынимала и за квартирой присматривала, мало ли что. Поднялась, позвонила. Долго она мне не открывала, я уж возвращаться хотела да к вам идти, но тут дверь отворилась — и я так и ахнула! Обычно аккуратненькая, как перепелочка, всегда нарядная Карина появилась синем шелковом китайском халате своем, вы его на ней видели не раз, только халат ну весь мятый и в пятнах каких-то, а сама-то, сама-то! Нечесаная, неумытая, лицо опухшее, глаза красные.
— Что с тобой, Кариночка? Заболела?
— Хуже. — луже — это, значит, умерла или в похмелье. Ты живехонькая, так выходит — похмелье?
— Можно и так сказать. Похмелье от любви.
— А что ж это от тебя не любовью пахнет, то есть духами, цветами и шампанским, а водочным перегаром несет, как из пивного подвальчика на углу?
— Да нет, теть Нина, я водку пока не пью, вы же знаете, — вино это.
— Ну надо же! Никогда бы не поверила, что от вина может так вонять на другой день, ты уж прости меня, дорогая моя.
— Да это не другой день, теть Нина, я уж две недели пью…
— Вот как… Пройти-то можно? Я по делу к тебе.
— Проходите, конечно…
Вошли мы в квартиру, а там — полный разгром и мерзость запустения. Единственное чистое место — компьютерный ее столик.
Кариночка, вы ведь знаете, работает больше дома, за компьютером, как все они, переводчики. Так вот там порядок какой-то наблюдается, а вокруг — ну чисто Мамай ночевал! Постель на раскладном ее диванчике не убрана, и видно, давно не убиралась, да и белье не менялось. На обеденном столе бутылки стоят бокалы, чашки чайные, пачки сигаретные валяются, какие-то огрызки по тарелкам…
— Садитесь, теть Нина, — говорит мне Кариночка и убирает со стула какую-то одежку.
— Сяду. И ты садись да рассказывай, что у тебя стряслось. Только сначала, будь добра, накинь на себя что-нибудь теплое — надо тут проветрить, дышать нечем.
Послушалась она, накинула на спину свитер, завязала рукава на груди, а я пошла и балконную дверь настежь отворила. На балконе у нее тот же бедлам творится: по полу какие-то вещи, мусор валяется, а возле перил в роскошном таком синем горшке стоит высохшая елка, с Нового года, видать, осталась.
Села Кариночка к столу и начала трясущимися руками пачки сигаретные перебирать, а они у нее все разные! Ну, я вижу, что ей и рассказать мне все хочется, и как приступить к делу не знает. Решила ей помочь, сама разговор начала.
— А что это у тебя все сигареты разные? Хотя погоди, я сама эту загадку разгадаю. Так ты у нас толком курить не умеешь, а сейчас тебе приспичило, по твоему погромному душевному состоянию, курением нервы успокаивать. Да вот не приносит тебе сигаретный дым никакого нервного успокоения, одна только тошнота да горло дерет с непривычки: вот ты и пробуешь разные сорта сигарет, ищешь подходящие, не очень противные. Так?
— Та-а-ак! — говорит Кариночка и удивленно на меня опухшими глазами хлопает.
— Ну, так я тебе заранее сразу скажу: ни вино, ни сигареты тебе никакого облегчения не принесут, ты и не надейся. — Я оглядела комнату и в корзинке для бумаг увидела пустые вскрытые пачки от таблеток с надписью «Крепкий сон». — И снотворное тоже тебе не поможет. Не только это — травяное, безвредное, но даже и то, что только по рецептам в аптеках дают. Ты уж не травиться ли валерианкой с хмелем и страстоцветом пробовала?
— Какой такой страстоцвет? — спрашивает Карина, на прямой вопрос не отвечая.
— А вот «пассифлора» на пачке написано. Сколько пачек выпотрошила и выпила, признавайся?
— Десять…
— Ну и какой результат?
— Сутки проспала и встала с дурной головой.
— Зрение не отказывало? Не рвало тебя?
— Нет.
— Легко отделалась. Ведь и аспирином можно отравиться, если много выпить. И больше ты о смерти не думала, надеюсь?
— Думала. И сейчас думаю, днем и ночи напролет. Я и пью, чтобы не думать, а не получается. Хочу умереть, теть Нина! У меня только один этот выход и остался — умереть. Вы ведь медсестрой в больнице работали, видали, наверное, самоубийц?
— Ох, видала! А еще больше я их видела в морге, не к ночи будь помянут.
— Вот и подсказали бы мне, как мне из жизни уйти, чтобы и не страшно, и не больно, и после смерти никакого безобразия.
— Ну, матушка моя, такая смерть — самоубийство, или по-медицински «суицид», она всегда безобразна, хуже не бывает. А уж чтоб не страшно, об этом и говорить нечего, тут одна подготовка чего стоит — с ума сойти можно.
— Но если жизнь в муку превратилась, должен же быть из нее какой-то выход?
— Ничего себе выход! Ну ладно, о смерти мы потом поговорим, а сейчас рассказывай по порядку, что у тебя стряслось-то?
Она мне и рассказала. Да вы человек в годах, сами знаете: это только им, молодым, кажется, что у них одних небывалая история несчастной любви. А мы-то знаем, что это только счастливые романы все разные, а несчастные — они все на пять сюжетов, как сериалы телевизионные.
Как не знаете? Да что вы, милая моя? Ну, слушайте тогда. Сюжет самый простой, блудный: полюбил — пришел, разлюбил — ушел. Сюжет прелюбодейный, тоже не очень чтобы редкий: либо он женат, либо она замужем, а то и оба находятся в супружестве, а потому себя и других зазря мучают. Особенно детей. Сюжет третий: любовь неразделенная! Тут уж все зависит от переживателя: бывает неразделенная любовь буйная, бывает тихая, бывает террористическая, а бывает и скромная — последняя всего безопасней и приличней. Сюжет четвертый: оба любят, но имейся преграда; это сюжет временный: либо преграда рушится, либо любовь. Пятый сюжет: любовь паразитическая, самая опасная из всех, потому как выглядеть может на все четыре предыдущие сюжета. Может, есть и шестой сюжетик, только я пока о таком не слыхала и по телевизору тоже не видала. Ну, так вот, у Кариночки был, как я и предвидела, сюжет номер раз — любовь самая из всех скоротечная, а попросту говоря, блудная Увидели друг дружку, загорелись и немедленно, не откладывая, любви предались. У нее, как водится, в голове крутится: вот сейчас мы просто любим друг друга, а потом наверняка поженимся, а у него — другое: полюбим сколько любится, а после разойдемся. Даже когда мысли эти и не в головах, а только в сердце или ниже, они все равно именно такие и есть. Год назад они познакомились, через месяц он пришел к Карине и поселился у нее, а месяц назад выехал со всеми своими пожитками в неизвестном направлении. Если бы в известном, то и конец был бы другой… Ну как это — «какой»? Она бы не о самоубийстве думала, а о том, как вернуть сбежавшего возлюбленного, терроризировала бы его, хотя эти «беглецы» по природе своей не имеют привычки возвращаться. Она бы изводила его и себя преследованиями и в конце концов либо утешилась, либо встретила другую любовь, либо довела себя до клиники. Ну, может, она и самоубийством ему погрозила бы — да это уже несерьезно, всякий знает: расчет-то не на гибель, а на то, чтобы бывшего любовника взять на испуг или на жалость. Иногда, правда, такие попытки тоже гибелью кончаются — заигрываются бедняжки. Это как на сцене или в кино: представляя сердечный приступ, можно и впрямь доиграться до инфаркта. Нет, у Карины все задумывалось в серьезном и полном одиночестве. Попробовав снотворное, она начала подумывать о балконе.
