Снова поток рыданий, через которые мне удалось понять, что мамы-папы у Лены нет. Она тоже детдомовка, где и познакомилась с Алексеем. Тот приходил на встречу выпускников в этом году и познакомился с Леной.
— Он такой красивый, такой хороший. Он любил меня. Мой возраст — не проблема, он обещал увезти меня далеко. Возможно, даже в Москву — в большой город, мы там сможем жить вместе, никто не будет осуждать. А когда мне исполнится восемнадцать — мы поженимся, — размазывая слезы грязным платком, рассказывала девочка.
Все ясно, очередная наивная малышка, ставшая жертвой прекрасных глаз Алексея.
За совращение малолетних полагается статья, но до нее Чевурин не дожил. Лена — сущий ребенок, она и выглядит и говорит как ребенок. Что же Чевурин творит?!!
Мне стало так противно, так мерзко от одной только мысли, что взрослый мужчина смог встречаться и жить с маленькой девочкой.
Это не «Лолита» Набокова, где главная героиня была вполне сформировавшейся и психологически взрослой женщиной, несмотря на свой возраст.
Здесь передо мной сидел ребенок, который еще вчера играл с куклами, которому Алексей Чевурин запудрил мозги, чтобы добиться желаемого.
Мне стало очень жаль девочку, очень мягко и внимательно я спросила:
— Почему ты от меня убегала?
— Я боялась, Леша сказал, что никто не должен узнать, что мы вместе, что нам не разрешат любить друг друга.
Да уж! Глупышка!
В какой-то степени Чевурину повезло, что он так вовремя умер, а то у меня уже чесались кулаки его прибить!
— Скажи мне, когда ты в последний раз видела Алексея? Ты вчера к нему приходила?
— Нет, — испуганно затряс головой ребенок. — Вчера я не смогла, вчера мы целый день в интернате репетировали концертный номер, я танцую в группе нашей. Я хотела к Леше поехать, но у нас после того, как появилась новая директриса, все поменялось. Теперь бегать на свидания стало очень сложно, Юлия Константиновна за этим теперь следит внимательно, и я могу с Лешей видеться очень редко. Точнее, могла, он же умер…
Слушая девочку, я поняла, что это явно не она убила Алексея. Она так искренне его любила и неподдельно горевала из-за его гибели — если, конечно, она не гениальная актриса. Еще одна актриса в этой истории — явно лишняя. Но я не могла не задать еще один вопрос:
— Лена, ты знаешь Таисию Дятлову?
— Конечно. Это актриса такая, очень красивая, — ответила девочка.
— Ты ее лично знаешь? В нашем городе видела?
— Нет. Это связано с ее убийством? Об этом все новости трубят! Но я ее только по телевизору видела, да и Леша ее терпеть не мог. Он не разрешал мне смотреть фильмы с ее участием, сильно нервничал, когда ее видел.
— Еще один маленький вопросик — у тебя есть белые кроссовки?
Девочка неподдельно удивилась, но все же ответила:
— Конечно, есть. У всех, наверное, есть дома белые кроссовки.
Да, с таким утверждением и не поспоришь. В наши дни действительно практически у каждого молодого парня и девушки есть белые кроссовки. Да уж, наверное, не только у молодых людей. Если в прошлом это была только спортивная обувь, то теперь народ в кроссовках можно встретить и в магазине, и в гостях, и на учебе, и даже иногда в театре.
Признаюсь, вопрос глупый, но не задать я его не могла. Многое в моем расследовании как раз таки упиралось в эти пресловутые белые кроссовки.
Немного помолчав и допив чай, Лена подняла на меня заплаканные и красные глаза и, откинув длинную прядь волос за аккуратное детское ушко, спросила:
— А можно вам вопрос задать?
— Конечно, спрашивай.
— Вы же частный детектив? Вы расследуете убийство Дятловой, это как-то связано с Лешей?
Я утвердительно кивнула.
Лена продолжила:
— У меня денег много нет, но я могу найти, занять, только найдите, пожалуйста, того, кто Лешу убил! Я заплачу сколько нужно, я заработаю, что угодно для вас сделаю!
Лена снова заплакала и молитвенно сложила руки на груди.
Я замялась и не знала, что ответить ребенку.
Совесть не позволяла открыть ей глаза на возлюбленного. Первая любовь, первая влюбленность — что нужно тринадцатилетней девочке? Красивый взрослый Алексей предстал перед ней настоящим принцем. Она даже не понимает, что то, что они делали с ним, — это самое настоящее преступление. Через несколько лет девочка Лена все поймет, а пока пусть оплакивает первые сильные чувства, которые позволяли ей не видеть недостатки Алексея, его злость, вспыльчивость, жадность и эгоизм.
— Лена, денег у тебя я не возьму. Я и так работаю над этим делом, я найду настоящего преступника, даже не сомневайся. А теперь скажи мне, кому мне позвонить, чтобы тебя забрали? — спросила я.
— Никому не нужно. Все нормально, я успокоилась. Звонить не нужно, мы же напротив интерната сидим, я сама дойду.
— Пойдем, я тебя провожу.
Мы встали, я расплатилась за чай и яблочный пирог.
Я проводила девочку к зданию интерната, Лена показала мне обходной, так сказать, черный вход в Дом ребенка, о котором мало кто знал.
— Здесь калитка частенько открыта. Все наши интернатовские эту дорогу знают. Вечером, после отбоя, можно выбираться в город, — объяснила девочка.
Я снова удивилась необъяснимой халатности работников тарасовского Детского дома. А потом еще удивляются, почему у нас в городе столько преступлений и правонарушений, связанных с несовершеннолетними.
Я взяла с Лены обещания вести себя благоразумно и больше со взрослыми мужчинами не встречаться, хотя бы лет до восемнадцати.
Она все клятвенно обещала, но отчего-то в это я совсем не поверила.
Глава 14
Еще парочка обедов-ужинов у бабы Глаши, и я скоро стану похожа на секретаршу Олечку Мещерскую. Надеюсь, до этого не дойдет.
Об этом я думала, поглощая очередной кулинарный шедевр тарасовского гения поварского дела. Люблю профессионалов в любой области — а здесь явно один из представителей этого вида.
Вечерело.
Я смотрела в окно на здание Дома ребенка. В кабинете у директора до сих пор горел свет.
Заработалась Колчина. Даже на похороны и поминки Алексея не пошла.
Я тоже на поминках его не появилась, и тоже виной всему моя работа. Я думаю, что делать мне там уже нечего. Картинка почти сложилась, остались небольшие детали, и я знала, кто мне мог в этом помочь.
С Колчиной нужно разговаривать не на работе — где она Бог и царь, а в другой обстановке.
В психологии такой прием называется выводом из комфортной обстановки.
Из кафе бабы Глаши открывался великолепный вид на проходную Дома ребенка. Сотрудники потихонечку расходились по домам.
