— Моя личная секретарша, — осклабился Неделя.
Наташе шутка не понравилась. При всех своих достоинствах ее спутник по всем параметрам проигрывал Айвару. Впервые после истории с Сочиным и его дружками Наташа обнаружила, что ее еще могут интересовать и волновать мужчины. Неделя ее спас, а Айвар всего лишь подвез, но успел занять в ее сердце значительно больше места.
— Мы друзья, — сказала Наташа.
— Понятное дело, — кивнул Саша Черный. — Прошу в дом, молодые люди.
Он разговаривал и вел себя так, словно у него не было никакого уголовного прошлого. Почему же тогда выставлял напоказ свои наколки? Размышляя об этом, Наташа поднялась по ступеням между двумя мужчинами, молодым и старым. Ей вдруг представилось, что она идет на эшафот.
Комната, в которой они оказались, была темноватой, но очень чистой и без неприятных запахов. Старомодная дубовая мебель создавала ощущение покоя и благополучия. В камине весело полыхал огонь, на стене мерно тикали часы с маятником. За одним из окон виднелись сосны, за которыми угадывалась стальная морская гладь.
— Вы надолго? — спросил Саша Черный, когда все расселись — кто на диване, кто в креслах.
— Недельку перекантуемся, — сказал Неделя. — Или больше. Не возражаешь, дед? Сам звал в гости.
— Когда это было…
— Мы вас напрягать не станем. Пересидим, осмотримся.
— Ты в бегах? — нахмурился старик. — С легавыми на хвосте?
Стало ясно, что седая «профессорская» шевелюра и вежливые манеры не меняют его сущности, а лишь маскируют ее.
— Я чистый, — заверил его Неделя. — Ни одна падла не знает, где меня искать. Мусора не нанес — ни на хвосте, ни под хвостом.
— А твоя мару… твоя девушка? Как тебя зовут?
Взгляд Саши Черного уперся в Наташу. Она невольно поежилась. Никогда еще она не ощущала человеческий взгляд столь отчетливо. Ее словно насквозь проткнули.
— Наташа, — промямлила она.
— Теперь ты Лена Кравченко, — прикрикнул Неделя. — Привыкай.
— Не встревай, — осадил его дед.
Его глаза были по-прежнему устремлены на гостью, выворачивая ее наизнанку. Она чувствовала себя беззащитной и уязвимой, как на гинекологическом кресле.
— Пойдем-ка, — сказал Саша Черный.
— Куда? — испугалась Наташа.
— Потолкуем. Должен же я получше узнать девушку своего внука.
— Я не его девушка!
— Тем более, — заключил старик.
— Дед! — вмешался Неделя.
— Ты пока с Ириной поболтай.
По всей видимости, дед по-прежнему имел немалое влияние на внука, потому что последний смирился с неизбежным.
— Только без этих своих рентгеновских взглядов, — предупредил он. — А то запугаешь девушку, заикаться начнет.
— Не начну, — неожиданно осмелела Наташа. — Я, как ты помнишь, не трусиха. Могу за себя постоять.
— Вот это по-нашему, — одобрил Саша Черный. — Ну, пошли.
Они уединились в комнате, которая с равным успехом могла служить как кабинетом, так и мастерской. Старинный письменный стол соседствовал здесь с плохо оструганным верстаком, картины в рамах — с эротическими плакатиками, а окно было завешено клетчатым пледом.
— Сейчас я угощу тебя рюмочкой «Канну Кукк», — пообещал Саша Черный, устроив гостью за столом, накрытым допотопной плюшевой скатертью с кистями.
— Что такое «Канну Кукк»? — насторожилась Наташа.
— Превосходный малиновый ликер, после которого усталость как рукой снимет.
— Я не устала.
— Тогда просто для настроения.
С этими словами старик вытащил из буфета квадратную бутылку и наполнил две стопки ядовито-красной жидкостью.
— Нравится? — спросил он.
— Так я еще даже не попробовала, — сказала Наташа.
— Я про этот занюханный городишко, — пояснил Саша Черный. — И про дом свой.
— Очень уютно, — сказала Наташа, стараясь не обращать внимания на пятна плесени, проступившие сквозь побелку потолка.
— А вот я думаю, что молодая девушка здесь способна зачахнуть от тоски, — возразил старик. — Или удавиться. По доброй воле в такую дыру никто не запрется.
— Но вы же живете… Ваше здоровье!
Наташа лихо опрокинула рюмку. Во рту разлился приторный вкус малины.
— Вкусно, — сказала она, хрустя засахаренными кристалликами. — Напиток богов. Эстонских.
Саша Черный пропустил комплимент мимо волосатых ушей.
— Я поселился здесь, потому что был не в ладах с законом, — пояснил он. — Сдается мне, ты здесь по этой же причине.
— Почему вы так решили? — спросила Наташа, оттягивая время исповеди.
— По своей воле ты бы с моим внучком не связалась. Разные вы. Он вор, бандит, на нем клейма ставить негде. А ты, полагаю, студентка. Что у вас может быть общего?
То ли ликер подействовал, то ли доверительный, сочувственный тон старика. Его глаза были уже не пронизывающими, а мягкими и печальными. Такому человеку хотелось пожаловаться на свою судьбу и попросить совета, как жить дальше.
— Вы правы, — вздохнула Наташа. — Мы оба в бегах. Что там у Сергея приключилось, я не в курсе, а я… Можно мне еще ликеру?
— Зачем же травиться этой приторной гадостью, когда у меня есть кое-что получше, — с этими словами Саша Черный выставил на стол бутылку коньяка и две новые стопки, такие же мутные, как и предыдущие. — Угощайся, не стесняйся. Тебе необходимо снять стресс и выговориться хорошенько…
Так оно и было.
— Был у меня парень… — начала Наташа, выпив первую порцию.
Старик подпер щеку, приготовившись слушать.
Он был воплощением внимания и понимания.
Глава двадцатая. Эстонское гостеприимство
Мансарда, отведенная постояльцам, была обставлена с поистине спартанской простотой: квадратная кровать, шкаф из фанеры, оклеенный пленкой, застеленный скатертью столик с ламповым телевизором, вычурная этажерка, скособочившаяся под тяжестью собрания сочинений Льва Толстого, пара стульев, позаимствованных из разных гарнитуров, тюлевые занавески, узкая ваза с засушенными камышами, светильник на четыре рожка, выполненных в виде стеклянных тюльпанов. Все это создавало музейную атмосферу то ли семидесятых, то ли шестидесятых годов прошлого века. Только вполне современная кровать выпадала из общего стиля.
— Приляг, — предложил Неделя. — Здорово ты нарезалась.
— Я абсолютна трезвая, — с трудом выговорила Наташа.
Она побаивалась, что если ляжет подремать, то наверняка разомлеет и уснет, чем не замедлит воспользоваться спутник. Когда-то Наташа слышала, какие гадости проделывают уголовники со своими половыми членами, чтобы пронимать женщин до глубины души, и с ужасом представляла себе, что Неделя сотворил себе нечто подобное. Ей была неприятна мысль не только о настоящей близости с ним, но и о вынужденном соседстве.
