— Свой последний пирожок каждый должен заработать сам! Напряженным интеллектуальным трудом! — заявила Варвара.
Им повезло (или, скорее, не повезло, потому что расставаться теперь уже снова не хотелось): следующий автобус подошел очень скоро, и они простились все еще раз, в том числе и Василий с Титаником: Егор Александрович наклонился, и котик слегка съездил-таки лапкой по лохматой голове приятеля. В ответ Титаник радостно взвизгнул и отбежал, приглашая приятеля махнуть на все лапой, спрыгнуть с хозяина и побегать-поиграть на снежку. Не получилось. Пришлось ехать домой.
В автобусе подруги молчали, только изредка переглядывались, улыбаясь каждая своим мыслям. Уставший Титаник упросил хозяйку взять его на колени, свернулся там и безмятежно уснул.
— Утром приходите ко мне пить кофе, — сказала Варвара Симеоновна, когда они остановились на площадке каждая у своей двери, — обменяемся впечатлениями!
* * *
А вот Егор Александрович с Павлом на завтра откладывать ничего не стали.
— Ну что, внучек, проведем «разбор полетов»? — предложил Егор Александрович, входя в комнату внука. Довольный Василий уже успел наскоро перекусить и теперь крепко спал в ногах у Павла.
— А как же! Я уж тебя поджидаю. Чего вы так долго гуляли с Василием?
— Да так:.. Хотелось поскрипеть снежком, подумать. А ты уже отдохнул, я смотрю, лицо порозовело.
— Это с пирожков.
— Спина-то как?
— В порядке спина, не отвлекайся. Ну говори, которая тебе понравилась больше всех?
— Все три понравились. Одна лучше другой! — И он пропел дурашливым козлетоном:
Если б я был султан,
Я б имел трех жен
И тройной
Красотой
Был бы окружен!
— Ну, дед, ты, смотрю, разошелся! А пел ты сегодня замечательно, в ударе был и в голосе.
— Мне и самому так показалось. А не зря я все-таки спел под конец «Белую акацию»?
— Что ты говоришь, это же твой коронный романс!
— А как ты думаешь, наши дамы не приняли его за намек на их возраст?
— Да что ты! Вот если бы ты спел «Отцвели уж давно орхидеи в саду»…
— А тебе-то, Пашка, кто больше всех понравился?
— Не кто, а что: пирожки, ясное дело.
— Чревоугодник ты, Павел!
— Да нет, у меня к пирожкам было чисто лирическое отношение — я ел и свою бабушку вспоминал.
— Ты бы еще сказал «платоническое отношение»!
— Я именно это и имел в виду!
— А что ж ты тогда мне последний пирожок не оставил, жадюга?
— Не хотел, чтобы у прекрасных дам сложилось о тебе превратное мнение: пусть они думают, что ты в них влюблен бескорыстно.
— Ну, уж и влюблен. Торопишься, Павлуша, торопишься, как всегда!
— Надо ковать железо, пока горячо.
— Ладно, неуемный ты кузнец моего счастья, сейчас тебе отдыхать пора, а не ковать.
— Вообще-то я уже и так почти сплю. А какой-то… счастливый был вечер, да, дед?
— Верно ты говоришь, Павел, — именно счастливый. И только одно его омрачает!
— Что его омрачает? — чуточку встревожился Павел.
— Да мне-то еще посуду мыть!
— Ой, дед, да ты, я смотрю, совсем разучился понимать женщин, холостяк ты мой замшелый! Я уверен, что Агния Львовна успела незаметно все перемыть, пока вы с Варежкой распевали дуэтом, а мы с Ликуней на вас любовались.
— По-моему, Павлуша, тебе не стоит называть их Варежкой, Ликуней и Агуней, а то привыкнешь, ляпнешь, и получится неудобно.
— Ладно, поправка принимается. Тут ты прав.
— Еще бы! Ну все, спать пора. Господь с тобой, Павлуша.
— И тебя храни Господь, дед!
Егор Александрович перекрестил внука, поцеловал его в лоб и вышел из комнаты, притушив верхний свет.
Через минуту он вернулся.
— Пашка, ты еще не спишь?
— Не-а. Я вспоминаю.
— Ас посудой-то ты прав оказался.
— А то!
* * *
Подруги «разбор полетов» начали утром, после первой чашки кофе. Варвара Симеоновна взяла гитару и стала тихонько наигрывать «Белой акации гроздья душистые».
— Ну, девчата кудрявые, колитесь, делитесь впечатлениями! — предложила Агния Львовна.
— Впечатления благоприятные, — сказала Лика Казимировна. — Милые интеллигентные люди, что дед, что внук, и совершенно замечательный кот Василий.
— М-м, — согласно кивнула Варвара Симеоновна, напевая без слов, но очень задушевно.
— Интересно, кто из вас ему больше понравился? — задумчиво спросила Агния Львовна.
— А как тебе кажется? — спросила Варвара.
— Петь ему с тобой очень понравилось. Но за один вечер навряд ли он и сам понял, кто ему нравится больше.
— Ну, мы же не вчера познакомились, — пожала плечиками Лика Казимировна.
— А когда же? — опешила Агния Львовна.
— Ты забыла, Агуня, что у нас с Егором Александровичем все началось уже давно — с нашего обмена стихами. Я — Орхидея, Егор Александрович — Парсифаль. По-моему, ясно, кто ему близок духовно.
— Вот те здрасьте! — Варвара Симеоновна опустила гитару. — Ликуня, да он же не знает, кто из нас Орхидея!
— Узнает, в следующий раз мы ему обязательно скажем. Нельзя без конца держать его в неведении, — ответила Ликуня. — Но я думаю, сердце ему и сейчас уже подсказывает, кто есть кто.
— Но это вряд ли теперь повлияет на его выбор, — пожала плечами Варвара.
— То есть как это — не повлияет? — возмутилась Ликуня. — Не считаешь ли ты, что твое пение затмило мои стихи?
— Почему бы и нет? М-м-м-м, м-м, м-м-м…
— Ах, да перестань ты мычать, Варежка! Можно подумать, что ты про МММ поешь!
— Не глуши мои таланты! — ответила Варвара Симеоновна. — Я готовлюсь в следующий раз спеть «Белую акацию» с Егором Александровичем дуэтом.
Лика Казимировна возмущенно ахнула.
— Стихи, конечно, сыграли свою роль, — попыталась ее успокоить Агния Львовна. — Но, Ликуня, теперь, когда знакомство состоялось, как вы там говорите, «в реале», действовать начинает уже личный фактор. Варенька вчера действительно пела замечательно.
— Подумаешь, сирена! — фыркнула Лика.
— Подумаешь, Сирано де Бержерак! — немедленно парировала Варвара.
— Сирано де Бержерак?! — возмутилась Лика — Ты надеешься, что я своими стихами выстелила тебе дорогу к сердцу Егора Александровича?
