— Почему бы и нет? А наша Агуня вымостила ее пирожками.
— Варвара, ты… ты… Ты ведешь себя как девчонка — совершенно невыносимо!
— А ты тоже как девчонка, но в отличие от меня не просто «невыносимо», а «невыносимо глупо».
— Может быть, я не так умна, как ты, но зато именно мои стихи пленили Парсифаля.
— Но не ты сама! Увы, бедный Сирано!
— И не смей называть меня Сирано де Берже-раком! Агуня, это она на мой будто бы длинный нос все время намекает!
— Да нет, Ликуня, она не про нос — она про твои стихи, которые Егор Александрович может приписать теперь любой из нас.
— М-м-м! — утвердительно промычала Варвара. — И немножечко про нос.
— Вот видишь, Агуня!
— Девочки, не ссорьтесь! — жалобно попросила Агния Львовна. — Этого нам только не хватало — в наши годы ссориться из-за кавалеров.
— Скажи это нашей Орхидее Ревнивой!
— Увы, Варенька, к тебе это относится в равной степени. Я еще с трудом, но могу понять, как можно влюбиться на старости лет, но зачем же грубить друг другу?
— А Варька первая начала! — сказала Лика. — И скажи ей, чтоб не обзывалась, я никакой не Сирано де Бержерак!
— Варенька, не надо больше Ликуню дразнить.
— Ладно, не буду. Все равно на барже рак! — пропела вредная Варвара.
Лика взвизгнула.
— А вчера все было так славно, так чудесно, — вздохнула Агния Львовна, допивая свой кофе.
— Угу. Но это было вчера, — сказала Варвара Симеоновна, взяла аккорд и пропела:
Боже, какими мы были пушистыми,
Как же мы вежливы были вчера!
— Все, с меня хватит! Титаник, за мной! — скомандовала Лика Казимировна, поднимаясь и направляясь к дверям. Титаник встал и покорно, опустив голову, потрусил за хозяйкой.
Хлопнула входная дверь.
— Ну и что теперь, Варенька? — после недолгого молчания спросила Агния Львовна.
— Ты хочешь сказать, что я виновата?
— Обе. Но ты — больше. Сама знаешь почему…
— Она старше! — упрямо сказала Варвара.
— Уж будто бы?
— Вот так всегда! — вздохнула Варвара Симеоновна. — По-твоему, я должна прямо сейчас идти к ней мириться?
— Ну, во всяком случае, сегодня!
— «Да не зайдет солнце в гневе вашем?»
[9]
— Именно.
— Так еще не вечер!
— Я до вечера с ума сойду, если вы не помиритесь.
— Правду говоришь. С ума ты, конечно, не сойдешь, а голова у тебя точно разболится. Придется идти… — сказала Варвара, отставляя в сторону гитару.
— Вот и умница!
— Но ты за это уберешь посуду!
— Уберу, дорогая.
— Пошла я!
— С Богом!
Подруги, конечно, помирились, но некоторая прохладца и настороженность в их отношениях все-таки сохранялись еще долгое время.
В воскресенье гости появились к назначенному часу. Кота Василия сразу унесли наверх, где его радостным лаем встретил Титаник. Потом Гербалайф, Иннокентий и Димон подняли Павла и его коляску наверх, ну и сами, разумеется, тоже остались на обед. Мужчины перезнакомились и явно понравились друг другу. Было очень весело, а пели на этот раз под гитару.
Чай пили позже, и за чаем, когда на блюде остался последний пирожок, Лика Казимировна спросила:
— Ну, так угадали вы, Егор Александрович, кто из нас Орхидея?
— Ну, где мне! — ответил тот. — Я в стихах мало что понимаю, когда они без музыки. По этим делам у нас специалист Павлуша. Ведь это он — Парсифаль!
Подруги ахнули и рассмеялись облегченно.
— Ну и как, Павлуша? — спросила Агния Львовна. — Вы-то угадали Орхидею?
— Конечно! Это Лика Казимировна. Я именно такой ее и представлял, когда обменивался с нею стихами.
— Какой — «такой»? — поинтересовалась Агния Львовна.
— Романтичной, совершенно не от мира сего, ужасно милой и… потрясающе смешной! Ой, простите!
Все засмеялись, а Лика Казимировна подошла к Павлу и поцеловала его в щеку.
— Благодарю, мой верный Парсифаль! Вы совершенно правильно угадали мой характер! Вручить моему рыцарю последний пирожок!
Егор Александрович поднялся, взял блюдо с пирожком, важно прошествовал с ним к коляске внука, встал на одно колено и произнес с пафосом:
— Последний пирожок вручается победителю турнира рыцарю Парсифалю! Не только за разгадку тайны прекрасной Орхидеи, но главным образом за то, что он познакомил своего деда с такими замечательными дамами.
Гербалайф, Иннокентий и Лимон на губах сыграли туш, а дамы выразили свое одобрение аплодисментами. После этой сцены гости стали собираться домой. Но, спустившись вниз, они не сразу направились со двора, а зашли сначала в ателье «Лицо собаки» — они бы не простили себе, если бы не увидели, что оно из себя представляет. Правда, кот Василий заходить в ателье категорически отказался — там уж очень густо пахло псиной, так что пришлось ему гулять во дворе с Титаником все то время, пока его хозяева любовались действительно потрясающими собачьими портретами. Договорились заодно, что Иннокентий с Гербалайфом как-нибудь выберут время и приедут к Зубовым поснимать кота Василия.
— А что? Может быть, мы с этого начнем новую страницу в истории нашего ателье — начнем снимать котов! — сказал предприимчивый Гербалайф. — Нам давно пора расширяться!
— Смогут ли кошки и собаки сниматься в одном помещении? — усомнился Павел.
— Уживаются же они как-то в приемной ветеринара! — пожал плечами Гербалайф.
— Резонно, — согласился Егор Александрович. — Место только у вас не очень удачное.
— Место ничего, тихое, в центре, и с парковкой хорошо, — вздохнул Гербалайф. — С соседями только проблемы.
— С соседями?! — в один голос удивились дед и внук.
— Не грузи людей, брат Гербалайф, не надо! — грустно попросил Димон.
— Прости, брат, — виновато ответил Гербалайф. — Не буду. — И больше не стал «грузить» брата по несчастью.
* * *
Прошел месяц. За это время Зубовы дважды были в гостях у подруг, а два воскресенья подруги ездили в гости на набережную Невы. Но встречались они чаще. То вдруг Егор Александрович заезжал на часок чайку попить, то он приглашал их в театр или просто прогуляться по причине прекрасной погоды. А Лика Казимировна зачастила к Павлуше. Если он писал ей по электронной почте, что хочет почитать свои новые стихи, она тут же бросала все дела, подхватывала Титаника и отправлялась к другу-поэту, и они зачитывали друг дружку стихами почти до одури. Причем не только своими: оба знали массу действительно хороших стихов и любили их вспоминать, читать вслух и обсуждать. Егор Александрович этим научился пользоваться, и, если ему нужно было отлучиться надолго из дома, он просто звонил милейшей Лике Казимировне и просил ее: «Лика Казимировна, солнце нашей поэзии, вы не придете попасти Пашку часика два?» — и отказа ему никогда не было.
