— Очень глубоко, — произнёс с чувством Розанов. — Мне это и в голову не пришло. Боря, вам это часто говорили, но я повторю: вы, мальчик мой, гений.
Бросая жадные взоры на еду, поэт сказал:
— Мне кажется, ваш сыр покрыт плесенью. Боюсь за вас: отравитесь. Давайте дегустирую?
— Боря, разделите пополам со мной эту скромную трапезу.
— Василь Василич опасается плесневого контагия, — профефекал Боря на ухо Вольскому, отчего тот едва не подавился куском.
С едой было покончено меньше чем в минуту. Наступило время для удовлетворения иных потребностей.
— Всмятку! — проворчал Вольский, разглядывая исковерканный в драке портсигар. Ему удалось кое-что извлечь оттуда. Половина переломленной пахитоски висела на ниточке — жилке кукурузного листа. — Хотите половинку? Как раз посерёдке. Как говорится, преломи хлеб и папиросу с ближним своим.
— Спасибо, но вам нужнее. Позвольте заплаточку наложу! — сказал Розанов. — У меня навык.
Василий Васильевич вырвал из карманного бланк-нота клочок бумаги — уголок страницы, дунул, плюнул, ловко заклеил рану на папиросе.
— Благодарю! Ну вот, спичек всё равно нет… От фонаря не хочу — некрасиво.
— Раздайте клинки! — предложил Бугаев, обратив внимание на футляр в руках Розанова.
Девушка обратилась к мужчинам:
— Я взяла урок фехтования, перед тем как…
— Что же, один только урок? — уточнил у неё Вольский.
— А зачем больше? — делая большие паузы, отвечала запыхавшаяся Мариэтта. — Фехтмистр говорил, я схватываю приёмы на лету.
— Василий Васильевич, ссудите средство защиты и нападения! — торопил поэт.
— Нет, Боря, вам я не доверю холодного оружия. Мариэтта, душечка, возьмите клинок. Второй — Коле.
Поэт вложил в губы тоненькую сигаретку, зажёг, влажно заплюмкал ртом, раскуривая.
— Боря, у вас есть спички?!.. Чего же раньше молчали?
Поэт дёрнул плечом.
Вольский процедил в усы что-то неразборчивое. Розанов сочувственно коснулся его плеча:
— Сдерживайтесь, Николай Владиславович. Боринька не злой. У Бориньки — «характер».
Помолчали. Вдруг меньшевик взмолился:
— Василий Васильевич, давайте бросим эти круги! Груз мешает в драке.
— Ни в коем случае! — вскинулся Розанов. — Товар денег стоит!
Минцлова проломила очередную дверь и, не полагаясь более на личард, двинулась на героев, угрожающе помахивая лорнеткой.
Мариэтта в далёком выпаде выбила кончиком шпаги зрительный прибор из фокуснических пальцев Минцловой. Вещица сверкнула вырвавшейся на свободу птичкой и разбилась о стену.
Тут Анна Рудольфовна сунула руку в горловину своего балахона, рванула с цепочки египетский амулет. Вдела сосиску указательного пальца в венчающее крест кольцо и обломила столбик с перекладинкой.
Не сводя с противницы глаз, меньшевик сообщил:
— Берегитесь, теперь у неё крохотный кастетишко — отравленный, вероятней всего.
— Тут — другое, — ответил Розанов уголком рта. — Ритуал. Кощунство свершилось.
— Проглочу… как кит Иону… — прогудела Минцлова, раздуваясь как жаба.
— А вот мы гарпуном!.. — продребезжал смехом Розанов. — Или в сеть! Боря, отступите нам за спины.
— Никогда не прятался в тылу, — нервно крикнул Бугаев.
— Задавлю… — стонала теософка, и своды пещеры отвечали ей эхом. — Паровым катком проедусь.
Мариэтта пролепетала, от страха прикрыв глаза:
— Не приведи Бог в старости настолько раздаться в боках!..
Из группы личард выпрыгнул человек в оправе без стёкол, замахнулся… Бугаев судорожно вздохнул в рухнул как подкошенный.
— Испищался, цыплёночек! — загрохотала теософка.
Соратники утащили контуженного Борю в нижележащий подвал, закрыв за собой мощный люк.
Наверху крушила и топтала деревянные перегородки Минцлова — кракен, выбросивший своё бронированное тело на берег. Бугаев лежал пластом. Мариэтта в отчаянии всплёскивала над ним руками.
Розанов сел на выступ стены, тяжело вздохнул. Прикрыл глаза, тёр переносицу. В голову лезло сплошное уныние. Свет померкнет. Мир кончится. Раб на аверсе закатившегося под стол дублета будет вести в пыльную темноту лошадь, на которой восседает император. Ну уж нет, мы ещё поживём, потрясём животишками, сварим малиновое вареньице, выхлебаем мильон самоваров чая!
— Зори! — лепетал Боря. — Во всех четырёх сторонах света! Атомные зори, лучевые хвори!
— Бредит? — спросил Розанов.
Вольский ухмыльнулся:
— Боря в своём обычном состоянии.
— Да-да. Он всегда таков, — подтвердила Мариэтта, смахивая набежавшую слезинку.
— Каков? — подхватил Боря. — Остров Каков!
— Это волшебный остров, который Боринька придумал ещё прежде, — прошептала девушка, прижав кулачки к груди. — Для меня придумал…
— А теперь пользуется пляжем в одиночку, — подытожил Вольский.
Розанов пытался привести поэта в чувство.
— Вас, Мариэтта, не смущает, что Боря то и дело со вздохами поминает жену поэта Блока? — шепнул Вольский.
— Ну и что же… Кто-то лешего поминает, Боринька — эту стерву.
Внезапно Боря сел и поглядел на соратников осмысленно, во всяком случае — не менее осмысленно, чем обычно. Знаком предложил соратникам приблизиться. Четыре головы заговорщицки склонились: смоляная шевелюра, воздушный белый пушок, утянутые в косы чернолаковые нити и окружённая венчиком седеньких волос лысинка едва ли не соприкоснулись.
Розанов отстранился и фальцетно воскликнул:
— Чистой воды безумие!..
— Нет. Это — Боря Бугаев в своём репертуаре, — улыбнулся Вольский.
— План, гм… авантюрный.
* * *
Минцлова пробила стену и надвигалась вылитой «командоршей» — огромная, отяжелевшая. Грохали каменные ножищи. Подол инеющего блёстками чёрного балахона листовел металлом. Меньшевик стрелял, всё без толку — пули отскакивали от чугунных телес. Одна из пуль срикошетила дважды — от чугунной плоти и каменной стены, чтобы случайно поразить укрывшегося за Минцловой личарду. Вольский перехватил «бульдог» за ствол — барабан опустел, но оружие могло сойти за дубинку, не против теософки, так хотя бы против её личард, показавшихся из-за своей живой баррикады, едва поняли, что боеприпасы у меньшевика иссякли.
Минцлова торжествующе проревела:
— Только чрез океан возможно изгнать меня из мира живых!
— Ага-ага, — с готовностью согласился Розанов. — А ты попробуй из Геннисарета выберись.
