Началась всеобщая свалка. Компании удалось-таки выбраться и проникнуть в дверь.
— Дикирий и трикирий им в печень! — проревел Флоренский.
Лицо его пересекал багровый рубец от землемерной рулетки, которую один из чертёжников держал при себе наподобие зарукавного кистеня.
В узких помещениях сражаться было легче: враги подходили по одному-двое.
Навстречу мчался, наклонив голову и визжа, вооружённый циркулями чертёжник. За мгновение до столкновения Василий Васильевич сделал шаг в сторону, но совсем позабыл убрать трость. Споткнувшись, безумец полетел кубарем и, кажется, наткнулся на свои же иглы — завозился на полу, так и не смог встать.
Из-за поворота выпрыгнули с истошным кличем — должно быть, на философическом языке, — чертёжники, в каждой руке по делительному циркулю, раскрывая и закрывая их как огромные веера. Вольский отшатнулся — частокол острий безнадёжно продрал пиджак, не старый ещё. Чертёжник раскрыл веер, укрываясь за реечными решётками и следя за Вольским сквозь ромбические окошечки. Ухнул кулак с зажатой свинчаткой, треснули хрупкие реечки. Меньшевик стряхнул на бесчувственное тело надевшийся по локоть веер.
Боря отстал от друзей и его окружила дюжина противников — они бешено махали руками и ногами, и Бугаев размахивал конечностями с той же энергией, но более умело, поэтому буянов становилось всё меньше.
Чертёжники, с которыми далее столкнулись друзья, яростно размахивали перспектографными линейками — соединённые шарниром палки вращались и громко хлопали. Они перехватывали своё странное оружие из руки в руку, закидывали за спину и ловили другой рукой свободную палку, проделывая это с удивительной скоростью. А вслед за ними уже наступали подмастерья с винкельгаками наперевес. Эти линейки, имеющие чугунные перекладины на конце, придавали их обладателям вид молотобойцев.
Боря успел пригнуться, как в дверной косяк над его головой врубилось подобно боевому топору заточенное лекало, только щепки посыпались. Ещё одно лекало просвистело рядом и по параболической траектории вернулось к чертёжнику-метателю. Бугаев ринулся к противнику, последние разделявшие их аршины скользил на коленях по аспидному полу — ветерок от метательного снаряда тронул волосы, — и подсёк ноги чертёжника.
Чертёжники орудовали деревянными, и не из мягкого грушевого дерева, а из твёрдых пород лекалами, с заточенной наружной кромкой. Бросали их как бумеранги, а циркули метали как дротики. Метровые металлические линейки были заточены как мечи.
Флоренский выдернул пучок застрявших в фартуке циркулей и несколько раз быстро ткнул противника. Тот взвыл и удрал, зажимая брызжущую кровью шею.
Карман мясницкого фартука хранил — Флоренский обнаружил ещё в поезде, — кольчужную рукавицу для левой руки. Теперь она здорово пригождалась: без опаски получить ранение заточенными гранями, Павел Александрович перехватывал или отводил линейки и лекала.
Едва они вошли в следующий коридор, какой-то стеклянный предмет мелькнул в воздухе и взорвался о притолоку.
— Хотят ослепить нас осколками!
Вольский закрыл лицо большой ладонью, Розанов — шляпой, Флоренский натянул чёрный монашеский куколь, а Боря Бугаев — капюшон макинтоша. Перебежками, укрываясь в дверных проёмах, миновали коридор.
— Уф, тяжело, — простонал Розанов.
К нему подскочил обеспокоенный меньшевик:
— Что такое? Ранены?
— Из дому взял самую тяжёлую трость, залитую свинцом. Такую с утра до ночи таскать…
Он отмахнулся палкой от выставившегося из-за угла чертёжника. Вытер набалдашник о портьеру.
В следующем зале чертёжники подвергли их обстрелу готовальнями. Тяжёлые деревянные коробки раскрывались при ударе о препятствие и выбрасывали шрапнель циркулей и прочей заострённой дребедени.
— Что за планида, — громко сетовал Вольский, — в гимназии покоя не было из-за проклятой геометрии, двадцать лет утекло — снова эти циркуля!
Розанов зашептал на ухо другу по переписке:
— Весь враг — впереди. Позади никого. Воспользуемся случаем, вернёмся и осмотрим исполина в холле!
Флоренский кивнул, и вдвоём они заспешили обратно.
Кто-то из чертёжников громко рассуждал, отчего-то на русском:
— Насколько же мы умнее какого-нибудь мещанина! Каждый из нас знает музыкальный язык, язык пассов, звёздный язык, наконец, философический. А обыватель — разумеет русский, может ещё немецкий. Вот и выходит, что мы в среднем в два-четыре раза умнее. Эти вот четверо, явились прямо в наш лагерь, ну не дурачки ли?
Розанов, усмехаясь, пробормотал:
— Конечно, у вас, голубчиков, ума палата. Паша, обойдёмте их.
Нырнули в тёмные подсобки и скоро вышли в холл.
Флоренский достал бинокль, но тут возникший как будто из ниоткуда чертёжник выбил и растоптал хрупкий приборчик. Розанов огрел его тростью по лбу и потрогал носком туфли бесчувственное тело.
— Зря Боря домой ездил, — пробормотал Флоренский, склоняясь над погнутыми кусочками меди.
— Поверьте, не зря! — поднял вверх указательный палец Василий Васильевич. — Не беда, Павлуша. Сейчас предложу замену. Где-то наверняка должен быть…
Бросившись к рядам верстаков, писатель запустил руки по локоть в одну укладку, вторую. Повернулся, торжествуя, к Павлу Александровичу, чтобы протянуть инструмент — складной треножник с пюпитром, на котором винтами удерживалась зрительная трубочка не больше мизинца.
Флоренский недоверчиво поднёс окуляр к глазу. Задрав голову и сморщив лицо, стал изучать поверхность чертежа. Минутой позже сообщил:
— Люди, оказавшиеся в границах пентаграммы, позабудут русскую речь и обретут умение говорить на философическом языке!
В этот момент из-за кульмана выдвинулся на марше отряд новобранцев. Бодро перезваниваясь карильончиками, они охватывали двух друзей кольцом.
— Сюда!..
Флоренский увёл Василия Васильевича за опору кульмана, где притулился помост со звонницей в форме буквы «покой». Оказавшись наверху, друзья втащили лесенку. Новобранцы пошли на приступ, однако Павел Александрович не спешил обнажать плётку. Расставив ноги и глядя на колокола, Флоренский сосредоточенно дёргал за верёвки. Чертёжники более не могли скоординировать атаку — стройный благовест заглушал какофонические переговоры. Минуту они мешкали, потом попёрли бесхитростно, надеясь одолеть кучей. Розанов семенил вдоль перилец и колотил новобранцев своей палкой по чему придётся.
В это время Вольский и Бугаев как раз нашли и освободили Хлебникова. Тот скулил что-то радостное и хватал спасителей за руки.
Боря прислушался:
— Никак благовест! Наверняка наши, призывают на помощь.
Расшвыривая чертёжников, они бежали на звук. Миновали просторный зал, пол которого был покрыт меловыми абрисами и усеян бездыханными телами чертёжников, и коридор, засыпанный стеклянным крошевом. Наконец, оказались в холле, пинками и ударами разогнали по углам осаждавших звонницу новобранцев.
