Борю Бугаева потрясло её моментальное признание.
Василий Васильевич как раз ожидал от Гедройц чего-то в этаком духе.
Между тем женщина-хирург поднялась с места и, заложив одну руку за спину, а другую — меж пуговицами застёгнутого пиджака, двинулась в темноту.
Переглянувшись, друзья последовали за ней.
— Так что делать намерены? — усмехнулась из темноты женщина-хирург.
— Отберём силой, — пригрозил поэт.
— Завтра моё Таро отправится в типографию. Кастати, куда вы подевали шестнадцатый Аркан? Не важно, с утра вырежу заново.
Розанов вдруг понял, что Гедройц не бежит от них, а только следует своему ежевечернему пути — обходит больных.
— Кто там норовит лекаря обидеть? — раздалось грозное из невидимых уст.
— Наверное, я, — пискнул Боря.
Что-то по-медвежьи огромное зашевелилось там. Дюжий пациент вставал с койки.
— Знаете, что при Ляояне делали со вражинами, которые в полевых врачей стреляли!..
— У вас меланхолия, — замямлил Бугаев. — Депрессивно-ступоррозный психоз солдата.
Пациент нависал над поэтом. Из-под пижамного ворота у него выглядывал бордовый рубец. Боря, ничтоже сумняшеся, легонько щёлкнул по нему. Военный сложился втрое.
— Прямо по шовчику, изверг, — застонал он, прослезившись от боли. — Кетгут, кажется, лопнул.
— Я не думал!.. — тоже со слезами на глазах залепетал Боря. — Простите, ради Бога!
— Проводите к койке!
— Вас простынкой укрыть?
— Будьте добры.
— Сиделку позвать?
— Не надо. Они тут все злые. Подушку повыше…
— Так хорошо?
— Кажется, да.
— Вот и славно. Отдыхайте. Может, ещё чего-нибудь нужно?
— Подайте книжку. На тумбочке лежит. История от боли отвлечёт.
Там обнаружилось первое издание «Лиги выдающихся декадентов». Боря машинально вынул перьевую ручку и надписал форзац.
— Ещё и книгу испортили, — вздохнул пациент. — Сумасшедший. Лампу подвиньте.
Боря Бугаев догнал ушедших вслед за Гедройц друзей.
Женщина-хирург привела их в смотровую, где деловито натянула перчатки. Открыла металлический бачок — сильно запахло эфиром. Бросила пропитанный усыпляющим веществом ком ваты в лицо Бугаеву — тот сполз по стеночке. Удовлетворённо покачав головой, стала надвигаться на Вольского.
Меньшевик с мукой воскликнул:
— Ну не могу я ударить женщину!
Розанов закрыл рукою лицо, чтобы не видеть, как Гедройц хватает меньшевика за горло.
Вольский ещё выдохнул:
— Вы точно женщина?
— А что, не похож?
— Нет.
— Притесняют! — рыкнула Гедройц.
Меньшевик просипел:
— Вы мне горло дыхательное сдавили!
— В Манчжурии, в Мукденском сраженьи, когда эфир закончился, я жилку на шее солдатика давил, вот здесь, он и засыпал, — приговаривала хирург.
— Кха-кха…
— И я тогда ему тихонько сверлил черепок, а то пульку из ручки али ножки вынимал.
— Хр-р-р…
— Вот и чудно.
Гедройц отпустила меньшевика и шагнула к Розанову.
— Наконец мы с вами имеем возможность поговорить без лишних ушей, — сказал Василий Васильевич, удобно устраиваясь в кресле.
— Что-о?
— Баловство это ваше Таро. Да-да, баловство! Отправьте безделицу в огонь. Вы полагаете, Таро очень ценно, поскольку много труда в создание Арканов вложено. Так нет же! Вы по сути дела что сделали? Взяли работу, вам не свойственную. Вы ведь не художник. Вы же, собственно, и рисовали — как? Вырезывая скальпелем. Настоящее ваше перо это скальпель. Детище ваше — вот оно, — Розанов широко повёл рукой, — кругом нас, оно воистину уйму труда стоило! Не дни. Не месяцы. Целые годы! Задумайтесь, что станется с больницей после вашего ареста? Служащих, которых вы с таким трудом подбирали, примут за сообщников и начнут дознание… Начальствовать поставят другого человека, он отлаженную вами систему под себя перекроит. В сущности, ваша больница прекратит существование. Стены только останутся…
— Вы лжёте! С чего бы охранке меня арестовывать! У них ни единой ниточки ко мне быть не может!
Василий Васильевич флегматично продолжал:
— Вы называете своих противников «охранкой». Ну, пускай будет «охранка». Хотя эта служба находится глубже, много глубже охранки… Ежели поутру им в штаб не телефонирую, «летучий отряд» явится. Не слыхали о таком? Жандармы гренадёрного роста, в кованых панцирях и касках, на лицах — защитные маски профессора Зелинского. Баграми, крючьями высаживают двери и окна, забрасывают внутрь дома тлеющие серные шашки, в огне и дыме лезут со всех сторон сразу! Словом, берут приступом. Тут ведь и больные ваши ни за что ни про что пострадают: жандармы из «летучего» сначала вяжут, а потом уже разбираются… А у вас пациенты лежачие, у них от малейшего беспокойства шовчики разойдутся. Беда! — искренне резюмировал Василий Васильевич. Он покрутил головой по сторонам и сказал: — Хорошее здание под ваши нужды выделили. Потолки высокие, коридоры — две подводы разминутся… «Летучие» прямо на лошадях сюда ворвутся, с пиками. Кстати, рысаки обтянуты кольчугой и на мордах тоже маски… Вы же загубите дело вашей жизни. А дело вашей жизни это больница. Не нужны вам эти распроклятые картонки, Вера Игнатьевна, не нужны.
— Да вы не знаете, что мне пообещали! — вскинулась Гедройц.
— Зна-аем, чего они там всем обещают. Они может даже это и выполнят, только больницы у вас не будет. И, наверное, уже никогда. Личная жизнь тоже надломится. Подруг ваших увлекут в арестантскую…
— Они чисты!.. Ничего против них не сыщут!
— Сие не важно. Тут речь о государственном благополучии. Церемонничать не станут. Надобно будет — оформят.
— Что же, и дочку свою вам не жаль? — ядовито сказала Гедройц. — Как арестуют её, Варвару Дмитриевну удар хватит, — сделала она ещё один выпад.
— Падчерицу жаль, конечно, — не моргнув, отвечал Розанов. — Но ведь сама виновата! Ничего, в ссылке ума прибавится. Опять же, сельский покой, чистый воздух, природа… Шурке будет полезно. А Варвара Дмитриевна, знаете ли, окрепла. К полному выздоровлению движется. С правильным лечением-то, даже несмотря на упущенное время… Вы же в диагнозе промахнулись. Ну, какой ещё «рассеянный склероз»? Корень недуга заключался в ином. Разновеликость зрачков больной вы и проглядели. Да не берите в голову, диагностика есть преисполненное погрешностей ремесло… Никто от вас чутья или талантов провидческих и не ожидал. Хирургия — вот ваше. Руки золотые у вас.
Гедройц багровела, а Василий Васильевич спокойно продолжал:
