Менее приветливы были хозяева-евреи. Мы должны были не только заплатить у них за все, кроме крова, но они также не скрывали, насколько мы нежеланны, несмотря на плату. Некоторые очень боялись возвращения французов и, вероятно, имели к этому основания, однако были и другие, кто не руководствовался такими опасениями и делал добро из человеколюбия. Общая беда в Польше, нечистота, была нам менее в тягость, чем раньше. С одной стороны, потому что она уже не так нас задевала, а с другой — нам обыкновенно выпадало счастье быть под кровом в лучших домах. Но все же и в этот раз, как в прошлом году, я видел на Висле мерзкую болезнь, известную под названием колтуна. Волосы на голове склеиваются, в этом состоянии их невозможно ни причесать, ни отрезать; последнее неизбежно ведет к изнурению организма. Больной изможден, лицо как свиной жир. Кто- то с течением времени, когда больные волосы выпадают, поправляется, других от их напасти освобождает только смерть. Среди поляков эта болезнь встречается реже, чем у евреев, и причиной тому, очевидно, наряду с влиянием местности является прежде всего невероятная неряшливость.
Обыкновенно мы общались с шляхтичами по-французски или по- немецки. Там же, где дворянин не понимал ни одного из этих языков, что, впрочем, было редкостью, иногда помогала латынь. На крайний случай в распоряжении всегда были евреи, которые наряду с местным языком все говорят на очень искаженном немецком и называют это своим языком.
С того дня, как мы вступили в герцогство Варшавское, все офицеры получали на личные расходы каждые пять дней по прусскому полуталеру (50 грошей) на день. В стране, где мы почти повсюду получали питание даром, этой малости не только хватало для удовлетворения наших потребностей, но и дало возможность собрать небольшой капитал на черный день. Такая предосторожность совсем скоро нам пригодилась, ибо при вступлении в Русскую Польшу нам объявили, что отныне нас переводят на российское жалованье и что мы будем получать по полрубля ассигнациями на день, то есть 14 крейцеров на наши деньги. Едва ли нас мог постигнуть более жестокий удар, однако в Белостоке саксонские офицеры уверили нас, что во внутренних областях России нам этого вполне хватит, а на марше наверняка будут временами квартиры, в которых мы получим пропитание или даром, или по очень низким ценам.
От силезской границы до Немана страна более или менее равнинная, гор нет нигде, почвы в основном песчаные или во всяком случае рыхлые. В некоторых местностях, например около Пултуска, очень много обширных лесов. Земледелие составляет едва ли не единственный источник пропитания для населения, скотоводство незначительно, так же как и коневодство. Фабрик и мануфактур нигде не встречается, торговля ограничена небольшим количеством земледельческих продуктов. Большинство ремесел в руках евреев, они же почти исключительно держат трактиры. Деревни скверные, их жители бедны и жалки, как я уже замечал раньше. Города, напротив, получше. Некоторые, как Калиш, Плоцк или Ломжа, можно сравнить с лучшими городами Восточной Пруссии. Белосток— очень приятный городок, но и он, подобно упомянутым ранее, обязан своим хорошим обликом эпохе прусского владычества
.
Глава четвертая
В Гродно я прибыл больным. Уже две недели я страдал воспалением глаз, которое мне причинила жаркая погода, а еще более летучий песок. Оно грозило лишить меня зрения. Врач, с которым я консультировался по этому поводу, посоветовал мне попросить гражданского губернатора статского советника Лешерна позволить мне остаться до моего выздоровления в Гродно. Врач сам сопровождал меня туда, чтобы поддержать мою просьбу, и это принесло желаемый успех. Покидая дом губернатора, я наткнулся на российского чиновника, который справился на северонемецком диалекте о моем состоянии, тотчас же пригласил меня с собой к нему на обед и, не боясь ревности русских, предложил мне у него столоваться во время моего пребывания здесь. Я с благодарностью принял приглашение. Этого благородного человека звали Багемюль, он был родом из Пруссии и служил в губернском правлении в качестве архитектора. Квартиру я получил у немецкого столяра, в чистой и светлой комнате.
Упорядоченное пребывание в Гродно влияло благотворно не только на мою глазную болезнь, которую лечил саксонский обер-хирург Рихтер, но и на весь мой организм. Но общественная жизнь там была украшена удовольствиями. Я провел немало приятных часов у Багемюля, хотя иногда беседе и мешали его ссоры с супругой. Он познакомил меня с престарелым майором фон Ротом, родом из Цвейбрюка, который охотно приглашал меня к себе и очень учтиво со мной обращался. Я дружил с несколькими пленными офицерами, а именно с уже упомянутым лейтенантом Пешеном, которому также было разрешено остаться на некоторое время в Гродно, и лейтенантом Бёкером из уланского полка Молодой гвардии Наполеона
. Еще в Белостоке к нашему обществу присоединился вюртембергский кабинетский курьер Ланг. С нами часто встречались несколько саксонских врачей. 26 июля компанию пополнили два вюртембержца — кригс-комиссар Крайс и лейтенант фон Багнато, оба попавшие в плен в Силезии.
Гродно — резиденция гражданского губернатора. Город довольно большой, в нем есть несколько хорошо выстроенных домов и целых улиц. Христианское население состоит в основном из поляков, число русских незначительно, много немцев. Отношение последних к нам было холодным и отталкивающим. Русских мы по возможности избегали, тогда как поляки изъявляли нам, по крайней мере, некоторое участие. Евреи здесь, как и везде, живут лишь ради своего бога, денег. Местоположение Гродно красиво, но не замечательно; река, на которой стоит город, судоходна и доставляет оживление и работу для населения.
В середине августа месяца, когда мои глаза еще не вполне восстановились, я имел неосторожность просить коллежского советника Ризенкопфа, который выплачивал пленным жалованье, о лучшем месте для постоя. Он же не только категорически отказал мне, но и дал безотрадное заверение, что не замедлит отправить меня далее первым же обозом, следующим из Гродно. Мои жалобы губернатору были столь же бесплодными, как и посредничество одной уважаемой дамы, и таким образом я был присоединен к обозу, следовавшему 19 августа в Минск. С тяжелым сердцем я простился с Багемюлями, с майором фон Ротом и прочими моими знакомыми в Гродно. Они напутствовали меня самыми добрыми пожеланиями.
Некоторые из моих знакомых — герцог де Мирелли, лейтенанты Бёкер, Пешен, Хартеменк, Кемерлинк, кабинетский курьер Ланг — ушли с предыдущим обозом. Моими спутниками были Крайс и Багнато, а также уже многократно упомянутый Лодон и французский денщик, который выдавал себя за адъютанта князя Понятовского и назвался Норманном — дурной, злобный и пронырливый тип. Унтер-офицеров и солдат было от 200 до 250. Наш конвой состоял из одного пехотного поручика с 18 людьми Четвертого пехотного полка и 30 человек полтавских крестьянских казаков
.
