В 1954 году Берлин был не только передним краем холодной войны, но и единственной в Европе прорехой в железном занавесе. Формально город оставался оккупирован четырьмя державами антигитлеровской коалиции – СССР, США, Великобританией и Францией, – но настоящая граница проходила между западной и советской зонами оккупации (пока еще без колючей проволоки и бетонной стены). Анклав в центре ГДР был связан с Западной Германией шоссе, по которому Лубянка засылала для выполнения заданий в странах НАТО сотни агентов в погонах и в штатском. На базу в Восточном Берлине опирался советский шпионаж в Америке и других частях света. Оттуда легко было доехать в аэропорт Темпельхоф в западной части города и вылететь в любую точку земного шара.
Этой прорехой пользовалась и другая сторона. Из Западного Берлина так же легко пробирались на восток. Тысячи штатных и внештатных сотрудников западных спецслужб попадали в ГДР и следили за советскими оккупационными войсками, армией и промышленностью ГДР.
Можно было без труда попасть из Западного Берлина в Восточный и обратно, как, скажем, с Хаммерсмит на Пикадилли. На главных улицах были контрольно-пропускные пункты, не мешавшие, впрочем, передвижению людей в обоих направлениях. В метро никакой проверки вообще не было. Все это делало Берлин идеальным центром разведывательной деятельности, и представлявшиеся здесь возможности использовались по максимуму.
Так писал в мемуарах Джордж Блейк, британский двойной агент и ценнейшее приобретение Кремля. И далее: «Создавалось впечатление, что по крайней мере каждый второй взрослый берлинец работал на ту или иную разведку, а то и на несколько сразу»
37.
Сташинский провел в Карлсхорсте около месяца, прежде чем ему позволили обосноваться в городе. Немецкий, которому его научили в Киеве, оказался недостаточным для жизни в одиночку – Богдан читал, но едва понимал немцев на слух. На Рождество 1954 года он снял номер в гостинице в Восточном Берлине. Нерадостный, видно, был праздник для сельского парня в чужой стране, где вокруг говорили на чужом языке. Семья его была далеко – да что там, семью он потерял. Его приемная семья, КГБ, ушла в краткосрочный отпуск.
Первые месяцы 1955 года Сташинский посвятил изучению немецкого языка и образа жизни. К апрелю его куратор Деймон поверил, что подопечный готов носить свою новую маску. Молодого человека послали в Цвиккау работать на совместном советско-восточногерманском предприятии. Планировалось, что он будет административным служащим, но знания языка «Леманну» все еще не хватало, поэтому пришлось идти в рабочие. Деймон не смог бы подтянуть его – он сам едва говорил по-немецки. Майор брал уроки в Карлсхорсте, но преподавателя никак не радовала его успеваемость – в докладах наверх значится, что Деймон проявил себя плохим учеником. Он читал по-немецки, но не схватывал правила грамматики, а поддержать разговор был просто неспособен. После трех семестров Деймон бросил немецкий.
Сташинский не мог позволить себе такую роскошь. Он должен был добиться результата – и добился
38. Теперь Леманн становился реальным человеком – настоящая работа, настоящие документы с настоящими печатями. Летом 1955 года КГБ наградил Сташинского за упорный труд отпуском на Черном море. Осенью он вернулся в Восточный Берлин и снял комнату, представляясь Йозефом Леманном, сотрудником Министерства внешней и межгерманской торговли ГДР. Теперь ему следовало получше узнать Западную Германию, главным образом Мюнхен – резиденцию Бандеры и других вождей украинского национализма.
В начале 1956 года Деймон послал его туда на встречу с агентом КГБ под псевдонимом Надийчин (от украинского «надія» – «надежда»). На самом деле того звали Иван Бысага. Родился он в 1919 году в крестьянской семье в Закарпатье, которое как раз вошло в состав Чехословакии (в СССР – лишь в 1945 году). После войны Бысага проходил обучение шпионскому делу в Киеве, а в 1953 году всплыл в Австрии под личиной беженца. На следующий год – как раз тогда, когда Сташинский в Польше входил в образ Леманна, – он переехал в Мюнхен. Там он пытался связаться с бандеровцами, но тщетно – его подозревали в работе на КГБ, как и любого, кто покинул Украину после 1945 года. А вот доверие соперников Бандеры он сумел завоевать. Они группировались вокруг газеты «Украинский самостийник», издаваемой Львом Ребетом, юристом, журналистом и политиком
39.
Когда Сташинский впервые приехал в Мюнхен, Ребету было 44 года. Он жил в Мюнхене с супругой Дарьей – журналисткой, политически активной не меньше мужа, – и детьми, Андреем и Оксаной. Ребеты возглавили оппозиционное крыло в ОУН, получившее от бандеровцев ярлык марионеток ЦРУ. А вот Деймон, куратор Сташинского, полагал, что тексты главного редактора «Украинского самостийника», интеллектуального лидера украинского национализма, вредят международной репутации Кремля и удерживают эмигрантов от прекращения антисоветской деятельности и возвращения на родину.
Сташинскому поручили роль курьера между Карлсхорстом и Бысагой – статиста в разыгрываемой КГБ пьесе. Ее сюжетом было похищение Льва Ребета. В Восточном Берлине органы планировали склонить его к участию в антинатовской пропаганде, как некоторых других «перебежчиков».
По приказу из Карлсхорста «Леманн» предложил Бысаге подсыпать Ребету в пищу химикат, который на время лишил бы его сознания, и вывезти. Бысага прямо не отказывал, но всячески избегал риска. Он убеждал Сташинского, что не настолько близок к объекту и задание для него окажется непосильным. Андрей Ребет позднее припомнил, как он заходил к отцу в редакцию с сестрой Оксаной (ему тогда было тринадцать, ей – четыре) и в каком восторге Бысага был от маленькой девочки. Возможно, Льва это немного смягчило, но Дарья, его волевая жена, все так же подозревала «беженца» – тому не суждено было стать другом их семьи
40.
В обязанности курьера входило не только снабдить Бысагу деньгами и переправить его рапорты в Карлсхорст. Следовало и поддержать его морально. С точки зрения КГБ у него плохо ладилось дело не только с Ребетом. Бысага явно расклеивался – ему повсюду мерещилась слежка бандеровцев, ЦРУ и контрразведки ФРГ. В итоге Сташинский помог ему уехать в Восточный Берлин. Как обычно в таких случаях, Лубянка не замедлила превратить тайного агента в пропагандиста. В советских газетах напечатали «покаянное письмо» Бысаги – он разоблачал подрывную деятельность верхушки украинской эмиграции против СССР
41.
