Приготовления к операции проходили в строжайшей секретности. Богдан Сташинский поздним вечером 10 августа не заметил на улицах города никаких признаков того, что всего лишь через два дня тысячи солдат отрежут Восточный Берлин от Западного. Машина КГБ, в которой везли гостя, выехала из Восточного Берлина и направилась в Далльгов, где жила Инге. Богдан предвкушал долгий разговор – столько всего произошло за семь месяцев, прожитых в разлуке… Но какое уж тут общение, когда вокруг слоняются чекисты! Около одиннадцати вечера кураторы доставили супругов в Карлсхорст, где их поселили на служебной квартире. Там тоже пришлось держать язык за зубами – наверняка их подслушивали, как в Москве. Сташинские предпочитали не испытывать судьбу. На следующее утро Богдан понял, что за ними наблюдали всю ночь. Из окна он заметил припаркованную возле их дома машину с дипломатическими номерами. Довольно скоро ее сменила советская «Волга», потом на вахту заступила третья машина. В ней приехали подполковник Александров и седой офицер, которого Богдан увидел вчера впервые.
Московский куратор предупредил Богдана, что сомнения в причине смерти Петера еще не развеяны. Следовательно, оперативная группа целый день будет охранять Сташинских от каких бы то ни было угроз. Юрий Николаевич посоветовал Богдану наведаться в больницу и лично выяснить, от чего умер его сын. Супругам выделили машину с водителем и обязали явиться в кафе «Будапешт» (центр Восточного Берлина) в 16:00.
Сташинские попросили отвезти их обратно в Далльгов. Когда «Волга» подъехала к дому Полей, Богдан заметил автомобиль, припаркованный на видном месте – обзорной позиции, откуда просматривалась вся улица. Несмотря на открытое наблюдение за домом, Сташинские считали, что внутри они избавлены от чужих ушей. Муж и жена наконец-то могли откровенно поговорить – в первый раз за несколько месяцев разлуки. В первую очередь следовало понять, что делать дальше. Похороны сына назначили на послезавтра – воскресенье, 13 августа. Родители умершего ребенка были намерены бежать на Запад едва ли не прямо с кладбища. На суде Сташинский так пересказал их разговор: «Моя жена отдала решение в мои руки. Она сказала, что куда угодно пойдет следом за мной».
Машина комитета отвезла Богдана с Инге из Далльгова в больницу, где им рассказали, что Петер умер от воспаления легких. Это было похоже на правду, учитывая высокую температуру, которую заметила у сына Инге. Агент надеялся, что теперь его начальство перестанет подозревать в убийстве иностранные разведки и мать ребенка. Затем супруги поехали на кладбище. Там в часовне Сташинский впервые увидел сына – точнее, его бездыханное тело. К четырем часам они уже сидели в кафе «Будапешт». Александрова причина смерти Петра не удивила – вероятно, он знал ее и тогда, когда рекомендовал подчиненному самому выяснить это у врачей. Куратор позволил Богдану с Инге провести остаток дня в городе. Договорились, что в одиннадцать машина заберет их у входа в тот же «Будапешт» и снова отвезет в Карлсхорст. Почти арестованным все-таки дали один вечер свободной жизни. Пара гуляла по берлинским улицам, обсуждая все, что произошло со времени их расставания в январе. Они заметили, что выяснение причины смерти сына ничего не изменило – оперативники КГБ продолжали следить за ними
208.
Глава 31
В последний момент
Утром 12 августа Юрий Александров дал понять Сташинским, что прикрепленную к ним «охрану» отзовут, пока семья готовится к похоронам. Подполковник отвез их в Далльгов и предоставил самим себе. Но предупредил, что в десять вечера машина заберет их у дома Полей – ночевать им снова придется в Карлсхорсте. Итак, утро 12 августа Богдан с Инге провели в кругу семьи. После обеда они решили зайти в комнату, которую молодая мать снимала в доме неподалеку, и забрать оттуда кое-какие вещи. Это далось Инге нелегко: комната, где она четыре месяца нянчила сына, теперь зияла жуткой пустотой. Богдан испытал ужас другого рода: по пути он заметил, что охрана из Карлсхорста все так же следует за ними. Куратор солгал.
На улице стоял уже знакомый агенту «фольксваген». Экипаж явно был из бригады, наблюдавшей за Сташинскими вчера. КГБ халатно относился к секретности: в этом районе Далльгова движения почти не было, поэтому машины бросались в глаза, а оперативники выглядели чужаками. Когда пятнадцатилетний Фриц, младший брат Инге, спросил у «Йоши», что за люди там маячат, тот съязвил: «Эти люди нас охраняют». Увы, они по-прежнему под колпаком – видимо, после похорон в воскресенье им не позволят сделать ни единого шага в сторону. А вот сегодня, до десяти вечера, за их передвижением наблюдают только вполглаза. Богдана осенило: если они хотят укрыться на Западе, бежать надо прямо сейчас. Завтра, после похорон, шансов уже не будет.
Сташинский сказал об этом жене. Позднее Богдан вспоминал, как боялся, что ее подведет самообладание. Однако Инге понимала, насколько высоки ставки. Сцепив зубы, она приняла тот факт, что сыну они уже ничем не помогут – даже если придут на похороны. Скрыть план побега от родственников было трудно. Когда Инге сказала Фрицу, что он сам повезет на кладбище венки от нее и «Йоши», парень догадался, что назревает серьезное дело. На предложение пойти прогуляться Фриц отреагировал спокойно – и даже с воодушевлением.
Перед выходом из дома Полей Сташинский спросил у Фрица, что видать на улице, – тот как раз принес венки. Шурин ответил: только что в сторону железнодорожного моста уехал «вартбург» (восточногерманская марка). Эта машина болталась какое-то время в их районе. Богдан решил, что вернуться наблюдатели еще не успели бы. Супруги и Фриц вышли, свернули направо и пошли вдоль забора в тот дом, где Инге снимала комнату. Они не оглядывались. Через пару минут «Йоши» выслал парня вперед проверить, нет ли где подозрительных машин. Никого не было. Беглецы перешли улицу и вошли в подъезд.
Сташинские знали, что к Полям они больше не вернутся. Им надо было подготовиться к рискованному путешествию. Жена надела новое платье, муж переменил рубашку и взял с собой плащ. Позднее он вспоминал: «Много брать было нельзя, ведь надо было оставаться незаметными и быть готовыми к тому, что во время бегства у нас потребуют документы». Но когда Инге попросила взять одеяльце, в которое кутала Петера, Богдан не возражал. Они вышли на улицу через черный ход. Инге так рассказывала о тех минутах: «Наше бегство в Западный Берлин и вправду было бегством. У нас не было другого выхода, хотя из-за переутомления, стресса и эмоционального напряжения, накопившихся за последние дни, мы не очень хорошо понимали последствия нашего поступка»
209.
Если взглянуть на карту Берлина и пригородов, можно подумать, что попасть из Далльгова в неподконтрольную СССР зону было пустяком. Далльгов, расположенный западнее столицы, граничил с ее районом Шпандау, оккупированным после 1945 года британскими войсками. До 1951 года там находился пропускной пункт (советский, затем восточногерманский), через который можно было въехать в Западный Берлин на машине. Легче всего было просто сесть на поезд, шедший из Далльгова на восток, – от желанного Запада Сташинских отделял всего один перегон. Но им хватило ума не идти на станцию, где их могли бы заметить агенты КГБ. К тому же «Йоши» узнал от Фрица тревожную новость: его друг слышал, что полиция проверяет у пассажиров документы на станции в Штакене, – она была последней перед выездом из ГДР. В свое время восточная часть Штакена отошла в британскую зону оккупации, тогда как западная – в советскую. Теперь восточногерманская полиция ссаживала там подозрительных лиц с поездов в Западный Берлин.
