Должно быть, Богдан испытал немалое облегчение от того, что ему наконец поверили. По просьбе Ванхауэра он составил план родного села, сделал чертежи своей квартиры в Москве (а заодно и дома, где она находилась) и эскизы использованных им пистолетов. Все это ему далось нелегко. Видимо, его мучила бессонница – уже не в первый раз. Ванхауэр заметил у него признаки депрессии: «Временами он выглядел очень подавленным и было видно, что он всерьез раскаивается в совершенных убийствах». Один из агентов КГБ, заключенных в ту же тюрьму, что Сташинский, позднее вспоминал, что тот «выглядел бледным и серьезным – очевидно, он не ожидал, что по его делу будет вестись процесс или что американцы передадут его немецким властям»
235.
К концу сентября и сотрудники ЦРУ разглядели в Сташинском (ему там дали кодовое имя Aeskewer-1) уникальный источник информации. Американцы настойчиво советовали западногерманской власти опубликовать рассказ перебежчика. Однако в Бонне колебались.
Выборы в бундестаг, прошедшие 17 сентября 1961 года, оставили ФРГ без устойчивого правительства. Конрад Аденауэр с огромным трудом формировал в новом парламенте коалицию – гарантию сохранения канцлерского кресла. В переходном же правительстве никто не желал получить лавры зачинщика громкого скандала, который, вероятно, вызвал бы очередной кризис в отношениях с Кремлем. Более того, федеральная прокуратура не была готова к общению с прессой до предъявления Сташинскому формального обвинения. Немцы предлагали опубликовать сенсацию в Америке, но ЦРУ вернуло им этот пас – речь шла о событиях не на территории Соединенных Штатов
236.
Допросы Сташинского продолжились и в ноябре. Богдан, отвечая на вопросы обвинителей, признавал:
Теперь у меня к обоим преступлениям совсем другое отношение. Объясняется это переменой, которую я пережил с ноября 1959 года. Причина моего побега на Запад заключена в этой перемене. Я хотел облегчить свою совесть и хотел показать на весь мир то, как на самом деле работает «мирное сосуществование». Я не желал, чтобы меня и дальше посылали убивать. Я хотел предупредить всех, кто живет под угрозой ликвидации, как Ребет и Бандера, чтобы они приняли меры. Надеюсь, что мой побег на Запад оценят как смягчающее вину обстоятельство, ведь я причинил себе много бед из-за побега. С моими родителями и родственниками случится, если уже не случилось то, о чем я сказал. Побег уже привел к тому, что моего тестя, который до сих пор живет в советской зоне оккупации, семь недель продержали в заключении коммунистические власти. Никто не даст гарантии, что его не ждут более суровые меры, когда мое дело станет известным во всей полноте. Мы с женой всегда будем жить в страхе того, что однажды нас найдут те, кому на Востоке велели нас покарать. С другой стороны, на Западе нам совсем не на что жить. Тем не менее я сделал выбор в пользу Запада, потому что верю, что такой шаг был абсолютно необходим для целого мира
237.
Сташинский сражался за свою жизнь. Его план заключался в том, чтобы не утаивать содеянное, а объяснить, почему он на это пошел и почему теперь раскаивается. Он готов был обнародовать свои признания. При побеге Богдан вовсе не добивался шумихи, поэтому трудно сказать, сам ли он передумал или ему дали такой совет немцы. Но теперь он не возражал против столь рискованной игры, несмотря на то, что семья Сташинских и семья Полей могли пострадать от его слов. Правоохранительные органы ФРГ получили возможность пролить свет на действия Москвы на международной арене. Заявления Сташинского влекли за собой последствия мирового масштаба, хотел он того или нет.
Глава 35
Пресс-конференция
Пока в Западной Германии спорили, надо ли публиковать показания Сташинского, за железным занавесом решили опередить врагов и открыть миру свою версию. 13 октября 1961 года глава пресс-службы правительства ГДР Курт Блеха созвал в Берлине журналистов и рассказал им подготовленную КГБ легенду. «Сегодня мы познакомимся с преступными кознями боннской Федеральной разведывательной службы, подчиненной [шефу Ведомства федерального канцлера Хансу] Глобке… и возглавляемой [Райнхардом] Геленом, бывшим генералом нацистской спецслужбы», – открыл пресс-конференцию Блеха. Затем, говоря о Глобке, он называл его «убийцей евреев».
Глобке как юрист способствовал воплощению в жизнь Нюрнбергских расовых законов, отобравших у германских евреев гражданство. Гелен в свою очередь служил в разведке вермахта. Теперь Блеха утверждал, что Глобке и Гелен, – уже как высокопоставленные западногерманские чиновники, – продолжали свою преступную деятельность, хоть их война была давно проиграна. И приводил доказательства. Представляя репортерам еще одного участника мероприятия, Блеха заявил: «Герр Липпольц на конкретных примерах познакомит вас с методами этих политических убийц. И таким образом мы привлечем внимание немецкой публики и всего мира к преступным козням боннских ястребов, их методам ведения политики, включающим убийство отдельных людей, а также массовое убийство»
238.
Мужчина пятидесяти с небольшим лет, лысеющий и в очках, начал с извинений за скверный выговор. Штефан Липпольц родился в 1907 году на Волыни в семье немецких колонистов. Когда СССР в 1939 году завладел всей Волынью (до начала Второй мировой войны половина ее принадлежала Польше), Липпольц благодаря статусу фольксдойче получил право выезда в Третий рейх. Вскоре его призвали в армию и направили в разведшколу. После выпуска он служил переводчиком в различных подразделениях армейской разведки – в том числе под командованием Гелена. В 1945 году ненадолго попал в советский плен.
До 1951 года Липпольц жил в Восточной Германии, а потом перебрался в Западную через Берлин. Он осел в Мюнхене, открыл ресторан и завел дружбу с другими уроженцами Западной Украины. Многие из них состояли в бандеровской ОУН. Согласно материалам ЦРУ, Липпольц работал на Лубянку еще с 1929 года. В Мюнхен его послали, дав ему яд и приказав устранить Бандеру. Вместо этого он во всем признался офицерам американского Корпуса контрразведки. В 1954 году те передали его коллегам из ЦРУ как двойного агента. После бегства Сташинского КГБ отозвал его на Восток
239.
