— Да…
— Вот видишь! — улыбнулся Пит и развел руками, словно демонстрировал самые лучшие намерения.
Сэм в это время уже взял со стола длинный двадцатисантиметровый гвоздь с острым концом и, сжав его в кулаке, подобрался к Валику сзади.
— Зачем неприятности тебе, нам? — продолжал Пит. — Лучше жить в мире и согласии. Извини, что немного тебя отметелили.
Сэм умело сжал гвоздь за шляпку в кулаке и, хорошенько прицелившись, с размаху загнал его в ухо несчастному слесарю. Загнал не до конца, оставив снаружи сантиметров пять. Сжал шляпку пальцами и несколько раз провернул гвоздь в глубине головы.
Пит, не договорив до конца Начатую фразу, отступил на шаг и спокойно созерцал дергающееся в конвульсиях тело. Нижняя челюсть у Валика отвисла, изо рта густой пеной пошла слюна, за ней кровь.
— Чисто ты сработал, Сэм, я так не умею.
— Тренироваться долго надо.
Пит вновь осекся, резко повернул голову.
— Вот же черт! — прохрипел Сэм, увидев остановившуюся прямо напротив калитки машину.
— Кажется, я знаю, кто это приехал, — пробормотал Пит, прижимаясь спиной к простенку возле двери.
На этот раз он подготовился основательно, крепко сжал в руке короткую кожаную дубинку, плотно набитую песком. Сэм затаился за шкафом. Связка ключей лежала на полу.
— «Лэндровер» — редкая машина, к тому же такая потрепанная, — просипел Пит, изготавливаясь для нападения.
* * *
Время уже близилось к вечеру, когда Илларион подъехал к обгоревшим остаткам дома Анатолия Копотя. Уже исчезли милицейские ограждения, охрана. Забродов стоял на тротуаре, засунув руки в карманы джинсов, и смотрел на уже неяркое солнце, застрявшее в почерневшем оконном проеме.
«Сожгли всех, кто был в доме, — подумал Илларион, — напоили водкой и сожгли. Вряд ли покойные были добропорядочными людьми, но мерзавцы, сотворившие это, еще хуже».
Внутри гаража виднелся остов сгоревшей машины, настолько искореженный огнем, что трудно было сходу определить марку. Стоя у пожарища, Илларион почувствовал у себя за спиной движение. Бросил взгляд на стекло, в нем отразились дощатый забор, кусты, дом и мужчина, вышедший на крыльцо.
Не спеша, Илларион обернулся и, прежде чем хозяин дома успел убраться, махнул ему рукой. Так обычно здороваются со старыми приятелями. Сбитый с толку мужчина остался стоять, а Забродов уже миновал калитку.
— Добрый день, конечно, если соседский пожар вас не затронул.
— Добрый… — растерянно проговорил мужчина и повнимательнее присмотрелся к незваному гостю.
Забродов не внушал ему ни подозрений, ни опасений. Серьезный, самостоятельный мужик, возможно, лишь из любопытства интересующийся случившимся.
— Вы из милиции? — наконец, спросил хозяин дома.
— Нет, — рассмеялся Забродов, — совсем даже наоборот. На встречу ехал, а тут, смотрю, и разговаривать не с кем. Где теперь Копоть живет?
Мужчина настороженно посмотрел на Забродова. Тот умело разыгрывал из себя неосведомленного.
— Вы ему родственник или друг? — мужчина не решался сказать, что Копотя нет в живых. Кто знает, как на это отреагирует незнакомец?
Но главную цель Забродов достиг, тот поверил, что пришли не из милиции.
— Два раза в жизни его видел, даже не сразу дом отыскал. Дело в том, что я ему на ремонт коробку передач отдавал. Пару раз звонил, он все оттягивал, говорил, два дня работы осталось, три… Вот я не выдержал и приехал.
— Да уж, — вздохнул мужчина, — плакала ваша коробка.
— Почему?
— Сгорел Копоть вместе со своими слесарями.
— Ну да? — протянул Забродов, — видно, везение у меня такое. Даже не денег жалко, редкая машина, к моему автомобилю коробку черта с два подыщешь. Так-таки все и сгорели? — в его голосе слышалось лишь сожаление по утерянному агрегату.
— Может, в гараже ее останки поискать? — участливо предложил мужчина.
— В том-то и дело, — вздохнул Забродов, — не тут он ее ремонтировал, говорил, что одному из слесарей отдал, — Забродов действовал наугад, он чувствовал, мужчина знает больше, чем говорит.
Тот ему уже стал сочувствовать:
— Был у него еще один слесарь, — неуверенно сказал хозяин дома. Забродов одобряюще кивнул. — Тут неподалеку живет. Он один в пожаре и уцелел. В самый последний момент к дому подошел, когда баллон с газом рванул. Я его у себя во дворе и отхаживал.
— И что, милиция его не забрала?
— Он раньше в тюряге сидел, потому к ментам и подходить не стал. Может, он знает, где ваша коробка.
— Как его зовут?
— Валик, вроде. Он неподалеку живет, — и мужчина, выйдя на дорожку, ведущую к калитке, — указал на край частного сектора. — Цыгане дом решили продать, но никак в цене не сойдутся с покупателями. Наши, русские, боятся с цыганами связываться. С той стороны, с параллельной улицы, тоже калитка есть. Там гараж и хибарка, вроде бани, там Валик и живет.
— Точно? — спросил Забродов. — А то я его даже в лицо не знаю.
— Его легко узнать, стриженый бобриком, невысокий, глаза пустые.
— Мозги, что ли, отпил?
— Еще нет, но дело к этому идет. И шрам на лбу.
Ходит всегда в спортивных штанах с тремя лампасами, — с неприязнью добавил мужчина. — Вы ему баксов двадцать пообещайте, если знает, где ваша коробка, то обязательно скажет. Он на деньги падкий.
— На деньги все падкие, — заметил Забродов.
— Как я понимаю, ваша машина редкая, вряд ли он кому-нибудь ее вдул.
— Спасибо, — поблагодарил Забродов, радуясь в душе тому, что выбрал правильную линию поведения и вытащил из мужика все, что мог.
Уже стемнело окончательно. Идти было недалеко, но оставлять машину без присмотра Илларион не хотел. Объехал квартал и тут же увидел тот городской пейзаж, который ему описал мужик. Облезший забор, кусты, гараж и хибара, похожая на деревенскую баню.
Забродов погасил фары и толкнул калитку. Заскрипели несмазанные петли.
«Цыгане — они и есть цыгане» — подумал Илларион, поднимаясь на невысокое крыльцо.
Света в маленьких окнах не было, но вполне могло оказаться, что к этой хибарке даже электричество не подведено. Заглянуть вовнутрь было невозможно, за стеклом виднелась лишь занавеска.
Забродов постучал в дверь костяшками пальцев.
— Не заперто, — услышал он невнятный полупьяный голос.
Отворил дверь. В неверном свете фонаря, пробивавшемся сквозь занавешенное окно, он увидел парня, сидевшего на стуле с подлокотниками. Голова была свешена на грудь, на лбу виднелся шрам. Еще Забродов увидел, — но уже не успел осознать, что именно видит — то ли блевотину, то ли кровь, заливавшую рубашку на груди, и в последний момент — блеснувший в ртутном свете толстый гвоздь, на два пальца выступающий из уха.
