– Совсем-совсем никаких? – спросил он, и я услышала, как эти слова отдались в его груди эхом. – Ни капельки любви для нашего приятеля Дигби?
Тут я улыбнулась, прячо лицо у горла его футболки. Потому что ни с кем, кроме него, я бы не смогла об этом заговорить. Это была самая неудобная тема на свете.
– Нет, Каллахан, правда? – не сдавался он. – Во всем остальном ты такая бесстрашная. Ты переносишь физиотерапию как настоящий морпех, не пасуешь перед медсестрами. Ты целыми днями подначиваешь меня. А тут всего-то и надо выяснить, что один пустячный вопрос…
Я подняла голову.
– Он не пустячный, – поправила его я.
Хартли повернул подбородок на несколько градусов, и наши лица вновь оказались на микроскопическом расстоянии друг от друга.
– Прошу прощения, – пророкотал он. А затем приник губами к моим губам и скользнул языком ко мне в рот. Поцелуй был долгим и медленным, и если б я могла чувствовать свои колени, они, без сомнения, стали бы ватными.
Но потом все разрушили голоса в коридоре. Застыв, я внезапно ощутила, насколько я сейчас уязвима, пока лежу в объятиях Хартли, а мое хрупкое эго выставлено напоказ всему миру.
– Кто-нибудь может зайти, – прошептала я.
– Ты права, – отозвался Хартли. Нашарив на полу один свой костыль, он свесил ноги на пол. Когда я начала соскальзывать с него, его вторая рука подхватила меня под задницу. – Держись, – сказал он. А потом его торс поднялся в воздух, и я осознала, что держаться надо в буквальном смысле. Я обхватила его за шею, и он поднялся, удерживая весь мой вес на одной руке. Прежде, чем я успела понять, что происходит, Хартли уже нес меня к спальне, помогая себе всего одним костылем.
До моей кровати было футов пятнадцать, не больше, но все равно то был неописуемый риск.
– О боже, – пискнула я. – Мы умрем.
Хартли приостановился, чтобы забросить меня на свое тело повыше.
– Ты первая девушка, которая говорит мне такое, пока мы с ней направляемся в спальню.
Глава 13. Ты так говоришь, как будто это что-то плохое
Кори
О, черт побери, да! – заверещала моя фея надежды, когда Хартли уложил меня на кровать и закрыл дверь. Потом, хотя я слышала, что он еще пыхтит после прохода, меня обхватили его сильные руки, и он глубоким, настойчивым поцелуем продолжил свое дело с места, на котором мы прервались.
Мое сердце заметалось в груди, когда Хартли просунул обе руки мне под футболку и стянул ее через голову, после чего ровно с той степенью ловкости, которую я от него ожидала, одной рукой снял с меня лифчик.
Я отстранилась. И выдохнула:
– Что ты делаешь?
– У тебя есть вопрос, на который нужно узнать ответ, – проговорил он. – И лучшего случая для этого не представится.
Пока я обдумывала эту идею, он мягко увлек меня на постель. Лучшего случая не представится, сказал он. Потому что мы с ним только что выдули целую бутылку шампанского? Или потому что возвращается Стася?
Я боялась, что ответ мне известен.
– К тому же… – Большие пальцы Хартли легонько задели мою грудь, и я резко втянула воздух. – Я в этой области специалист, – пробормотал он. А затем коснулся моего соска языком. Покружил по нему, после чего нежно всосал его в свой теплый рот.
О боже мой.
Я услышала, как с моих губ сорвался стон, и все мое здравомыслие вылетело в окно.
– Умница, – сказал он.
На сей раз, когда его рука пробралась за край моих леггинсов, я забыла перепугаться. Пока он целовал меня, его пальцы скользнули к местам, к которым до сих пор притрагивались нечасто. Когда большую часть выпускного года проводишь в больнице, то на свидания с обжиманиями остается не так много времени. Рука Хартли изогнулась, устраиваясь у меня между ног. Я зарегистрировала в том месте ощущение его пальцев.
Хартли усмехнулся мне в губы.
– Каллахан, – шепнул он. – Дай-ка сюда свою руку.
Он потянул ее вниз – по моему торсу и за резинку трусиков. Они были мокрыми, как и моя плоть в том месте, куда он подвел мои пальцы.
– Игра началась, – прошептал он.
Потом вытащил наши руки обратно на воздух, и я наконец-то выдохнула.
– Это… – У меня, похоже, перестал функционировать мозг.
– Обнадеживает, – закончил он за меня. – Но ты хотела выяснить не только это, ведь так? – Он не стал дожидаться ответа. А сразу дернул мои леггинсы вниз.
– Воу, – сказала я. – Не так быстро. – И, отодвигаясь от него, перекатилась на бок.
Он немедленно убрал руки. Но потом сказал:
– Трусишь?
Я приподнялась на локте.
– Что? Лишь потому, что мне не хочется, чтобы ты меня лапал, ты решил, будто я трушу? Чушь, Хартли. То, что другие никогда тебе не отказывали, еще не значит, что это в принципе невозможно.
В его глазах вспыхнуло веселое изумление и что-то еще, что я не смогла распознать.
– Хорошо. Если ты сможешь сказать мне в лицо, что отказываешься от моих талантливых ручек, – он провел по моей груди подушечками двух пальцев, – то я не буду говорить, что ты трусишь. – Он придвинулся ближе, и его мягкие губы подарили мне крошечный поцелуй. – Я заберу свои слова назад. – Еще поцелуй. – Скажу: «Каллахан не трусишка». – Он подтвердил свое заявление медленным поцелуем. Потом потер мой сосок большим пальцем, и у меня закружилась голова. – Ну же, давай, – между поцелуями шепнул он. – Скажи, что не хочешь почувствовать еще чуточку больше. Во имя науки.
Я уронила голову на подушку и сделала судорожный вдох.
– Это самая странная ночь в истории.
Он хмыкнул, а потом я ощутила движение и увидела у него в руке свои трусики.
– Ты так говоришь, как будто это что-то плохое. – Он бросил их на пол, что было очень похоже на то, о чем я фантазировала с самого сентября. Однако в моих фантазиях мы занимались страстной любовью – а не случайным перепихоном и уж точно не научным экспериментом.
Я почувствовала, как его ладонь накрыла мое бедро.
– Чувствуешь, Каллахан?
С пересохшим ртом я кивнула.
Его ладонь, плавно скользнув по квадрицепсу, где чувствительность сохранилась, опустилась ниже колена.
– А здесь?
Я покачала головой.
– Интересно, – промолвил он с такой интонацией, словно был готов стереть с доски мел и начать делать заметки. Вообще его вопросы звучали в точности, как вопросы врачей при каждом моем визите в больницу. Здесь чувствуете? А здесь?
И внезапно все стало неправильно. Я отпихнула его руку.
– Ты заставляешь меня ощущать себя лабораторной мышью.
