В 2011 году я использовала ту же идею с привитой «установкой на опасность» в полевых исследованиях. Когда на экраны вышел упомянутый выше «микробный хоррор» «Заражение», я расставила вокруг вашингтонских кинотеатров своих ассистентов с задачей исследовать реакции зрителей. Фильм «Заражение» был не просто блокбастером – ученые отмечали его реалистичность. Он действительно заставлял зрителей ощущать себя частью происходящего в условиях пандемии. Я решила воспользоваться этим и опросить людей, только что просмотревших фильм или собравшихся это сделать. Результаты были вполне предсказуемыми: те, кто только что посмотрел кино и пережил виртуальную пандемию, демонстрировали большую степень враждебности к отклонениям от социальных норм, чем те, кто еще не зашел в кинотеатр.
Эти опыты показывают, что активация угрозы может временно заставить человека мыслить более жестко, примерно так же, как постоянные опасности становятся причиной устрожения культуры. Потребность человека в строгих правилах снижается только вместе со снижением уровня опасности. На самом деле именно это и продемонстрировали наши компьютерные модели групповых реакций на угрозы: временные усиления опасности могут вызывать резкие возрастания собранности, но с исчезновением угрозы люди возвращаются к более расслабленному образу мыслей.
Важно отметить, что эти исследования подчеркивают динамику соотношения «жесткость – свобода» – со временем оно может изменяться. Нарастание угроз напрягает группы. С их спадом группы расслабляются . Угрозам даже не обязательно быть реальными. Когда люди сочли нечто угрозой, то их убежденность в ее существовании может быть равносильна объективной реальности. Политики раздували угрозы ради устрожения групповых взглядов за много веков до Дональда Трампа, Марин Ле Пен и Виктора Орбана.
Рычаги расслабленности
Наверное, опасность – действительно один из самых сильных драйверов строгости культуры. Но есть и другие силы, способные тянуть культуры в прямо противоположном направлении.
По общему правилу, этнокультурное многообразие дает людям возможность увидеть вещи с различных точек зрения и делает их терпимее к самым разнообразным видам поведения. Взять, к примеру, Израиль. Почти 8,6 миллиона человек теснятся на площади всего чуть более восьми тысяч квадратных миль, что дает плотность населения примерно в тысячу человек. Первые поселенцы Израиля столкнулись со свирепствующими малярией, тифом и холерой. Страна вела многочисленные войны, в основном из-за территориальных споров и давней вражды между арабами и евреями, существующей и по сей день. Тем не менее Израиль – страна относительно свободной культуры с высокой степенью несоблюдения формальностей и хроническими попытками обойти существующие порядки. Почему?
Этому есть множество возможных объяснений, но одно выглядит особенно убедительным: Израиль очень многообразен. 75 % населения страны составляют евреи, 20 % – арабы, а оставшиеся 5 % представляют собой смешение христиан неарабского происхождения, бахаев и ряда других групп. Это страна с высоким уровнем этнокультурного многообразия, значительные доли граждан которой прибыли из стран Восточной Европы, Африки и Ближнего Востока. При таком количестве различных групп населения с разными нормами общественной жизни согласовать какой-то единый стандарт поведения трудно. По такому же принципу строились и традиционные общества, упоминавшиеся в главе 2. Древние Афины, этот оплот свободы нравов, точно так же встречали у себя множество иноземных культур благодаря обширным торговым связям.
Коррелирует ли многообразие с более свободной культурой? Наши данные говорят о том, что как минимум до определенной степени это действительно так. Мы установили, что нации, неоднородные по нескольким показателям, например таким, как этничность и языки, значительно более свободны с точки зрения культуры, чем однородные. Но здесь уместна одна важная оговорка. Крайне широкое многообразие, как в Пакистане с его шестью крупнейшими этническими группами и двадцатью или более разговорными языками, или в Индии с двадцатью двумя официальными языками и сотнями диалектов, может становиться причиной конфликтов, управление которыми, как известно, требует введения строгих норм. При очень высоком уровне этнокультурного многообразия жесткость заметно возрастает.
Другим возможным объяснением относительной свободы израильских порядков является историческая склонность его населения порассуждать. В известном анекдоте еврея спрашивают, почему его соплеменники всегда отвечают вопросом на вопрос. «А почему нет?» – следует ответ. Дискуссии и разногласия способствуют широте взглядов и отказу от догм. (Вот еще один анекдот: у двух евреев по крайней мере три различных мнения.) Вдобавок к этому Израиль – молодая экспериментальная «страна-стартап», строившаяся поселенцами с достаточным количеством хуцпы
[4], чтобы рискнуть ради чего-то нового и неизведанного.
Подобно Израилю, эволюционировали в сторону более свободных порядков и Нидерланды, отчасти благодаря исторически высоким уровням мобильности и открытости культурному многообразию. Прибрежное расположение страны способствовало частым путешествиям ее жителей и сильной зависимости от международной торговли, благодаря чему голландцы обладают многовековым опытом взаимодействия с другими культурами. Голландцы торговали с Францией, Португалией, странами Прибалтики и Средиземноморья. Наряду с процветающей торговлей с Испанией голландцы контролировали значительную часть торговли с английскими колониями в Северной Америке. Поразительная глобальная мобильность и знакомство с множеством различных культур сделали голландцев толерантными. Когда в XVII веке по всей Европе ограничивали продажу книг, книготорговцы ринулись в Нидерланды, где цензура была намного менее строгой. Наверное, не стоит удивляться тому, что в этой стране была создана и первая в истории мультинациональная корпорация – Голландская Ост-Индская компания (VOC), обеспечивавшая торговые связи между Востоком и Западом в XVII-XVIII веках.
В немалой степени благодаря географическому положению и торговле Нидерланды становились домом для самых разнообразных этнических, расовых и религиозных групп, что могло способствовать их свободным порядкам. На протяжении веков Нидерланды принимали беженцев со всей Европы – французских гугенотов, португальских и немецких евреев, английских сепаратистов и многих других. Сегодня 20 % населения страны составляют иностранцы – выходцы из других европейских стран, Индонезии, Турции, Суринама, Марокко и с Карибских островов. Нидерланды – образец мультикультурализма.
