Исторически на долю жестких штатов приходилось также и большее количество инфекционных болезней. Изучив данные Центров контроля над заболеваниями 1993-2007 годов, мы обнаружили, что по уровню восприимчивости к распространенным инфекциям (малярии, кори, туберкулезу, краснухе, брюшному тифу) можно судить о степени жесткости культуры штата. В жестких штатах, например Луизиане, Миссисипи и Южной Каролине, заболеваемость ими высока, тогда как в более свободных, например Мэне, Нью-Гэмпшире и Вермонте, наоборот, низка. В жестких штатах наблюдается более высокий уровень продовольственной нестабильности (адекватное питание доступно меньшему количеству домохозяйств) и загрязнения воздуха. Так, по степени загрязненности атмосферы лидирует жесткая Индиана, за которой следуют Огайо и Кентукки. Напротив, самый чистый воздух в стране в более свободных Орегоне, Мэне и Нью-Мексико. Резюмируем: если налицо угрозы, значит, присутствует и жесткость.
Разумеется, как и в глобальном масштабе, связь «трудные природные условия – более жесткая культура» не обходится без исключений. На протяжении всей истории Америки Калифорнию постигали самые разные стихийные бедствия – от лесных пожаров и землетрясений до оползней и аномальной жары. И тем не менее Калифорния является более свободным штатом, и это исключение объясняется примерно теми же причинами, о которых мы говорили применительно к отдельной стране – Израилю. Благодаря притоку предприимчивых иммигрантов со всех концов света этот штат может похвастаться невероятным этнокультурным многообразием, способствующим развитию свободных субкультур – например, Голливуда, пляжа Венис-Бич или Кремниевой долины. Каждый десятый калифорнийский работник занят в креативной индустрии, а Кремниевая долина – мекка инноваций, знаменитая концентрацией стартапов и технологических компаний вроде Apple, Facebook и Google. Как и в случае Израиля, Калифорния тяготеет к более свободной культуре из-за огромного многообразия и инновационности.
Природные опасности и болезни сыграли важнейшую, хотя и не столь заметную роль в формировании культур всех пятидесяти штатов. В 2014 году интернет-сайт поиска недвижимости Estately выделил наиболее распространенные среди американцев страхи. Наряду с торнадо, ураганами, извержениями вулканов, ударами молнии в список попали даже медведи, пауки, змеи и акулы. После этого на основе концентрации страхов в каждом конкретном штате были установлены «самые страшные места для жизни» в Америке. Примечательным образом получившаяся в итоге карта близко совпала с нашей картой «жесткость – свобода». Жить в таких жестких штатах, как Флорида, Техас или Джорджия, оказывается, намного страшнее, чем в более свободных Вермонте, Аляске и Неваде.
Нация в состоянии войны с собой
Природные катаклизмы не единственная опасность, перед лицом которой сплачиваются группы людей. Как мы уже знаем, обычно сплоченность нации становится реакцией на некую внешнюю угрозу, прежде всего вооруженную агрессию.
Конечно, в истории Америки есть немало трагических страниц. С прибытия первых колонистов в XVI веке начались ожесточенные конфликты между индейцами и белыми переселенцами, в итоге приведшие к массовому уничтожению туземного населения. На американцев нападали и на их собственной земле – примерами тому Война за независимость, Пёрл-Харбор, теракты 11 сентября и во время Бостонского марафона. Однако после обретения независимости и Англо-американской войны 1812 года страна не сталкивалась с какой-либо продолжительной агрессией или оккупацией со стороны иностранного государства. Однако, несмотря на название страны, на протяжении ее более чем двухсотлетней истории в отношениях между «соединенными» штатами то и дело возникали конфликты и обострения.
Ярким примером является Гражданская война. В XIX веке на американском Юге нарастали настроения против «оккупации» войсками северян, имевших диаметрально противоположные взгляды на управление государством. В 1861 году Юг и Север вступили в самую кровопролитную в истории государства войну, в результате которой жесткая культура Юга лишь укрепилась. Южане считали необходимым защитить «самобытный институт» своего региона – то есть рабовладение, – как неотъемлемую часть аграрной экономики. Они полагали, что попытки северян покончить с рабством являются прямой угрозой их образу жизни и существованию как таковому.
Понятно, что в результате победы Союза больше всего должны были потерять южные штаты, сильнее других опиравшиеся на рабовладение. По этой логике в наши дни они должны быть жестче, чем южные штаты, не столь сильно зависевшие от использования рабского труда. И это действительно так. Налицо строгая зависимость между долей семей, владевших рабами по данным переписи населения 1860 года, и современным уровнем жесткости культуры штата. В самых жестких южных штатах, таких как Миссисипи, Южная Каролина и Джорджия, было значительно больше рабовладельческих семей, чем в более свободных, таких как Делавэр и Мэриленд.
С окончанием войны подозрения южан полностью оправдались. Лишившись рабского труда, южные штаты оказались перед лицом экономической катастрофы. Кроме того, поскольку военные действия шли в основном на Юге, эта часть страны лежала в развалинах. Ожесточенные стычки случались даже спустя несколько лет после окончания войны, и на Юге постоянно находилась двадцатитысячная армейская группировка северян с целью отслеживания и подавления эпизодических рейдов южан-повстанцев.
Помимо послевоенной разрухи на своей и без того экологически нестабильной территории Юг оказался перед лицом развала существовавшей прежде строгой общественной иерархии. Отмена рабства, а позже энергичные усилия федеральных властей по десегрегации всей страны подорвали основы общественного устройства Юга. Во избежание бытовых проявлений неприязни между различными группами населения люди следовали негласным правилам социального взаимодействия, обозначая с их помощью свое место в структуре общества. Повышенное внимание южан к этикету сглаживало социальную напряженность на бытовом уровне, однако под покровом внешних приличий бурлила очевидная классовая рознь. «Южане рассматривали правила хорошего тона и приличия в качестве важнейшего инструмента для поддержания общественного порядка и, как это ни парадоксально, полагали, что стремление сохранить эти нормы служит оправданием насилию», – поясняет профессор Чарлз Реган Уилсон, занимающийся исследованиями Юга в Миссисипском университете. Сегодня правила приличий, предписывающие проявлять доброжелательность, отправлять благодарственные открытки и говорить «сэр» или «мэм», – не просто милые южные обычаи, а бастионы общественного порядка и стабильности.
Спустя почти два века воспоминания о проигранной Гражданской войне бередят память Юга – взять хотя бы традиционные реконструкции знаменитых сражений или законы об охране памятников конфедератам, принятые в Алабаме, Северной Каролине, Джорджии и Теннесси. Если другим американским регионам зачастую приходится напоминать об их прошлом, то «на Юге призраки былого остаются сильны и в XXI веке», – пишет почетный профессор литературы Юга в Университете штата Джорджия Томас Макхэни. «Поражение в Гражданской войне заставило многих белых южан вновь и вновь мысленно возвращаться к тому, что представляла собой жизнь Юга до начала войны, и это оказало большое влияние на формирование особой южной идентичности», – продолжает он. Воспоминания о Севере как о грозном враге возрождают в южанах представления о существовании некой постоянной угрозы и дополнительно подкрепляют жесткость культуры. Такие «шрамы» остаются надолго.
