Выйдя из дома, я передумал, развернулся и направился в Цветнополье. Идти туда в апреле пешком не очень приятно. Длинный забор завода, вдоль которого растёт чахлый ранет. Тропинка-тротуар до сих пор местами залита талой водой, и идти лучше по обочине дороги. Мимо часто проезжали грузовики, обдавая пешехода вонючим сизым выхлопом, а там, где асфальт был разбит, ещё и мелкими брызгами из лужиц. Это не центр, выложенный тротуарной плиткой, и не памятник казачеству с тремя клумбами, из которых с осени торчали стебли прошлогодних хризантем.
Остановка «Цветнополье» в сторону дач согнута оттого, что в неё вписался неловкий шофёр. Но половина её цела, сохранилась и скамеечка. Там я и ждал Марину. На этой остановке обычно пусто. С обратной стороны, там, где парковались автобусы и маршрутки, пользуясь тёплой погодой, вышли несколько старушек и продавали проезжающим дары огорода. Несколько банок с соленьями, морковка из погреба. Глядя на них, налил кофе.
Сидел и мечтал о летних месяцах, когда не нужно будет учиться, никаких тренировок. И возможность быть друг с другом без стонов о том, как я запустил учёбу. Думаю, что нам было бы весело. Ведь в городе столько неисхоженных улиц. Я, например, не был в Угольном. Как-то не сложилось, а Марина бы его показала. Мы бы выехали прогуляться за город. Или ходили бы по городским паркам. Вот это я очень хорошо представил. И под шум проезжающих грузовиков и легковушек у меня сложилась песня. Точнее, сначала появился ритм, потом слова начали стекаться, как тающий снег в лужу. Конечно же, то была песня о летнем дне и странствиях двух человек по нему. Идут они, взявшись за руки…
– Тимофей?
Пока во мне бурлили и укладывались слова, подошёл двенадцатый автобус. С Мариной. Она стояла передо мной раскрасневшаяся. В тёплый день с включённой печкой в салоне жарко.
Рассеянно улыбнулся.
– Сижу, жду тебя.
В сентябре отдам песню парням из параллели, когда они всё-таки сорганизуются, выберут название «Двумерные еретики» и перестанут спорить, кому играть на басу. Девчонкам она понравится.
– Давно?
– Нет. Но сочинил песню. Без музыки, только ритм.
Отец замечательно успокоил маму, и поздно вечером, когда я вернулся, она, как пикирующий бомбардировщик, пошла на второй заход. Вызверилась, что вместо домашки я делаю не пойми что не пойми где. Сообщила, что фигушки мне, а не деньги на карту. Раз уж я решил пойти в сварщики, то к чёрту одиннадцатый класс, срочно в пэтэуху к бывшим одноклассникам Варвары и хватит сидеть на шее. У мамы так забавно нос краснеет, когда она орёт, даже мило. Сказал ей об этом, она прогнала меня в комнату, а сама в расстройстве снова пошла утешаться к отцу.
По утрам теперь совсем светло, но не так уж и тепло. За ночь успевало выстыть, а утренний туман добавлял холода. В автобусе мы обменивались тёплыми словами, они были очень кстати, как и печки. По пути описал проблему Марине. Совершенно напрасно, кстати, не нужно девушку впутывать. Но язык – мой враг.
– Ты обязательно учись, – посоветовала Марина. – Это хорошее средство от тоски. Мы много переезжали, и мне бывало грустно расставаться. Особенно с Машей, мы привыкли друг к другу. Ты показывал, что можно бежать. Мне помогала отвлекаться учёба. Меньше в прошлом и будущем, а больше в настоящем. В формулах, таблицах, списках. Тебе поможет. Понимаешь?
– Понимаю, – ответил я, – но мне сложно сосредоточиться. Когда бежишь – бежишь. А когда делаешь уроки… Всё время возвращаюсь к тебе.
– У тебя получится, – Марина прикоснулась к моей щеке пальцами.
Автобус остановился, и она поспешила на выход. Впрочем, водители, как и кондукторы, так привыкли к нам, что обязательно бы подождали, если бы Марина замешкалась.
По утрам я по привычке заходил за Валеркой. В феврале он пытался по пути мне что-то рассказывать, а в марте прекратил. Толку, если у меня в голове кукушечка. Мы сдержанно здоровались и дорогу до школы молчали.
– Всё потому, что у тебя эндорфинов много, – сообщил Валерка этим утром.
– Что? – не понял я.
– Вещества такие, – пояснил Валерка. – Ещё окситоцин. Когда их излишек, человек становится таким, как, гхм, ты. Не веришь, можешь на биологии спросить. Но лучше сам почитай и реферат напиши, а то так и останешься с тройкой за четверть.
– Знаешь, – сказал я, остановившись. – Иди ты со своими веществами и рефератом куда подальше.
– Пойду, – спокойно сказал Валерка. – Только это не мои, а твои вещества.
Обиделся, обогнал меня и быстрым шагом ушёл.
Не стал его догонять. Но на учёбу подналёг. Не из-за учителей, мамы или Валерки, а потому что Марина сказала, что так легче. И вправду было чуть легче. Ну или я себя в этом убедил. Не до конца, потому что несколько раз бросал всё и ехал в Цветнополье.
Человеком правит химия. Это точно. Хотя бы потому, что нервный импульс передаётся с помощью нейромедиаторов, а это химические вещества. В книгах по биологии так пишут. Но вовсе не из-за химии мы с Мариной начали ездить в автобусе номер двенадцать. Если бы решала только химия, то у меня давно были бы отношения с Янкой, ведь мы бываем физически очень близки и нежны. Во время выступления на соревновании нельзя быть с партнёршей как с бревном. Или выбрал бы Вжик или Мурзю, вот уж с кем за всё время знакомства прошло много задушевных разговоров. Нельзя быть хорошим другом и не говорить о важных для тебя вещах. В общем, если бы всё определял окситоцин, то я бы думал только о Янке, потому что он вырабатывается при совместной работе, во время спортивных соревнований, танцев. Или о Мурзе. Или о Вжик. Но нет, сложилось всё в десятом классе с Мариной. Если химия что-то решает, то далеко не окончательно. Иногда вмешиваются мороз, гудение мотора, шуршание шин, вибрации. Но кроме этого есть ещё твой выбор. Иначе я, несомненно, воспылал бы чувствами к студенткам, что поедут сентябрьской субботой из города в Чукалу. Уж чего-чего, а вибрации и гудения мотора хватало.
Реферат я написал, красиво зачитал на уроке, заработал пятёрку.
В воскресенье мы с Мариной собирались на прогулку и во второй половине субботы вместе делали домашнюю работу.
– А что ты думаешь о химии? – спросил я.
– Не очень понимаю органическую химию, – ответила Марина. – Но лучше, чем звук.
– Между нами химия?
Марина привычно оценивающе посмотрела на меня. Потянулась ко мне рукой, прикоснулась.
– Может быть.
В моём реферате было написано, что проверить влияние гормонов можно при расставании. Уровень дофамина и серотонина упадёт, и приведёт это к депрессии. Поэтому расставание так пугающе. И для меня, и для Марины. Никаких расстройств, когда у тебя нет эмоций и ты стоишь посреди снежной целины. Но следы на снегу, я настаиваю, прекрасны. Не нужно их бояться.
Ветрено. В воскресенье идём по набережной. Улица сейчас словно оголённая, с редкими и чахлыми кустиками, поэтому здесь особенно дует. Апрель – месяц ветров. На солнечной стороне можно получать весенний загар – самый лучший. Но в закутках, подворотнях, куда не попадает солнце, ещё жмётся к фундаменту сугроб. Он хоть и маленький, но рождает сквозняк. Однако сейчас не мимолётный ветерок, а хорошо разогнавшийся ветродуй. Может, от самого Ледовитого океана без задержек. Марина в клетчатой штормовке. И хоть под ней тёплый свитер с горлом, мне всё же тревожно. Не хватало простудить её. Но Марина не замечает ветер, который треплет её волосы, выбившиеся из-под берета. Она смотрит на реку.
