На реке ледоход. Льдины проплывают мимо, сталкиваются, расходятся с шуршанием и потрескиванием. Для меня. Марина видит блеск солнца в их тающих телах, радужные переливы кромок. Плеска волн в её мире нет.
С севера безмолвно приближается туча. Угрожающая, свинцовая – здесь мы видим мир одинаково. Солнце из последних сил пытается нас согреть, но всем понятно, что туча скоро его закроет и начнётся. Что – не знаю, беспечный сурикат не посмотрел в интернете прогноз погоды.
– Пойдём? – спросил я, глядя, как спешно матери с колясками уходят с набережной.
– Ты хочешь уйти?
– Туча, – показал я на север.
С набережной потянулись физкультурники и первые весенние велосипедисты.
– Останемся, – предложила Марина. – Это красиво.
Ветер усилился – туча гнала его перед собой.
Мы стояли на набережной и ждали начала.
Край тучи у нас над головой. Последний луч солнца. Первые робкие снежинки, как разведчики, падают на нас. Всё нормально! – дают они команду. И тотчас из тучи густо хлопьями валит снег. Теперь слышно не только шуршание льда на реке, но и лёгкий шелест снегопада. Мне. Для Марины это похоже на свежесть. Мы поворачиваемся друг к другу. Её берет моментально белеет от снежинок. Я захожу так, чтобы ветер дул мне в спину, снимаю шарф и оборачиваю его вокруг наших воротников. Теперь мы спрятались. Теперь мы в маленькой тёплой шарфяной норе. Теперь мы единое целое. Эгегей! Ветер и снег, вы нам не страшны. Пусть нас завалит здесь совсем – дыхание согреет.
– Мы играли в снежки и лепили снеговика, – назавтра рассказывала Вжик.
Не мне, одноклассникам, но так, чтобы было слышно. Забавно, что наш с Мариной снеговичок быстро воскрес. Пусть это дело не наших рук. И всё-таки мне приятно.
Впрочем, сегодня он растает. Потеплело, и снег потёк. Мне нравится этот апрельский снегопад. Он обильный и эфемерный. Принёсся с севера, распугал прохожих, скрыл первую траву под собой, обозначил зиму, а назавтра исчезает. Не темнея, как зимний, а всё такой же чистый. Испаряется. Как будто его и не было никогда. Если бы не промокшие от налипшего снега шапочка и шарф, я бы тоже сомневался в нём. Это нереально. Быть вдвоём в снегопад на набережной, и на километры вокруг никого. Думаю, что никого. Неважно.
Теперь на набережной много следов. Люди ходят и оставляют их после себя, показывают, что были здесь. Первыми оставили следы мы с Мариной, теперь не поймёшь где именно, тем более там, где мы стояли, чистят тротуар.
Янка прислала несколько сообщений, в которых было много восклицательных знаков. Суть – надо, светлое будущее ждёт. Поэтому сегодня мы устроили разминку. Возвращаясь с тренировки, вышел на набережную, хотя есть путь домой куда короче. И вообще, на маршрутке можно доехать. Нашёл то место, где мы стояли, осыпаемые снегом. Почувствовал внутри тепло. В городе становилось всё больше тёплых для меня мест. Туда приятно вернуться и постоять. Улыбаться. Просто.
Вспомнил, что Варвара заболела и не пришла на уроки. Рядом села Мурзя.
– Классно Варвара с историчкой поцапалась, – сказала она шёпотом на уроке истории.
– В смысле? – уточнил я, отрываясь от рассказа о внешней политике Николая Первого и подавлении венгерской революции.
– Ты что, не в курсе? – удивилась Мурзя так громко, что историчка остановила свой развёрнутый рассказ. Но замечание делать не стала, и Мурзя продолжила: – Девчонки в классе третий день перетирают. Она на перемене стояла со своим ботаником, ну, слишком близко. Совсем нос к носу. Понимаешь? И тут историчка мимо… – Мурзя прервалась, потому что та грозно на неё посмотрела, – в общем, проходила мимо и сделала замечание. А Варвара ей… Короче, сказала: «Клавдия Александровна, идите куда шли». Что там началось! Историчка Варвару повела к моей тётке. А по пути орала, что такие, как она, потом предают родину.
– Так Варвара из-за этого не пришла?
– Прям, – усмехнулась Мурзя. – Ходила по лужам со своим и заболела. В общем, ей нотации почитали и отпустили. Типа, в первый раз. Варвара смеялась и обещала сегодня идти к доске. Сказала, что принцип.
Пожалел, что битва титанов, ожидаемая всем классом, не состоялась. Я бы, кстати, поставил на Варвару, и не зря. Историчка так и не сможет доказать, что из-за отношений со Станиславом Варвара отупела.
На улице приятная весенняя погода: солнце и едва заметный ветерок.
– Тебе нравится качаться на качелях? – спросила Марина.
– Был маленьким – часто качался. А теперь вырос.
Качели сварены из труб, окрашены голубой краской. Краска облупилась, да и сиденье выглядит гниловатым, но конструкция крепкая. Зимой качели занесло снегом, потом сугроб добавил грейдер, чистящий дорогу. Только сейчас всё растаяло и видно, что качелями пользовались часто. Вокруг вытоптана трава.
– А я и теперь. В Угольном были качели, на них можно было делать солнышко. Делал солнышко?
Марина уселась на сиденье и начала раскачиваться. Раздался неприятный скрежет – подшипники ржавые. Собака из соседнего двора от таких звуков глухо залаяла.
– Вдруг раз – и ты вылетаешь с другой стороны, – продолжала рассказ о солнышке на качелях Марина.
После снегопада внезапно потеплело настолько, что можно ходить без головного убора. Волосы её, свободные, теперь развевались в такт раскачиваниям. Очень мило.
Достигнув предела возможностей и максимального скрежета, качели начали останавливаться. Когда амплитуда сократилась примерно вполовину, Марина лихо слетела с сиденья. Оно ушло чуть в сторону, с дзиньканьем ударилось о столб и остановилось.
Я поднял вверх большой палец.
– Восемь баллов.
– Не понимаю.
– Хороший вестибулярный аппарат, – прокомментировал я, – высокая оценка.
– Пойдём?
– У вас есть солидол или машинное масло? – спросил я.
– Не понимаю.
Я повторил медленно.
Марина посмотрела на качели. Скрип ей не понятен. Нет, Марина, с качелями всё нормально. И ты очень красива, раскачиваясь на них. Но нам нужно смазать их, чтобы скрип не мешал наслаждаться взлётами. Или хотя бы ради собаки. Мы уйдём, прибегут дети качаться, а она так и останется возле своей будки. Страдать.
Машинное масло нашлось у Стаса Игоревича. Он просил остатки вернуть, но нам чуть-чуть и надо было, тем более на флаконе стоял дозатор. Я встал на сиденье и влил немного в подшипники. Раскачал, чтобы масло равномерно растеклось. Марина с интересом смотрела на моё шаманство.
– Теперь не скрипит? – спросила она.
– Сейчас проверю.
Я стряхнул с сиденья грязь и, подмигнув Марине, сел. Вот так, начал встречаться с девушкой, думал, всё, вышел из возраста ребёнка, а оказывается, что если и вышел, то не весь. Давно не садился на качели, и руки некоторое время вспоминали, как грамотно раскачаться. А потом всё пошло как в танце, когда ты знаешь все фигуры, танцуешь, как учили, и краем глаза смотришь, кто и где на паркете, чтобы не создать завал. Качели – просто. Вверх и вниз, и снова вверх, но спиной. Скрип качелей, на радость собаке в будке, совсем лёгкий, неприметный. На её охранном посту никаких угроз для слуха.
