Есть народная примета, и она часто сбывается, – когда зацветает черёмуха, жди похолодания. В этом году всего пару майских дней и было прохладно, а к выходным обещали двадцать пять.
Отец снова улетел. Обещал позвонить в день рождения и просил мотыжить дачу, как святой Франциск. Этим всю субботу и занимался. Заранее ко дню рождения вычистил замощённую площадку: раз будет Янка, то мы непременно станцуем, иначе Вжик не отвяжется. Потом прорыхлил грядки и помогал маме высаживать рассаду цветов, накрывая их пластиковыми стаканчиками на случай ночных заморозков. Подрезал ветви войлочной вишни, которая, по мнению мамы, не слишком хорошо распустилась, подвязал клематисы. К следующим выходным только и нужно было привезти музыкальную стереосистему и, разумеется, угощение.
Всё воскресенье снова занимался огородной работой. Но в этот раз с Мариной. Сначала копал грядки под морковь и свёклу. Вообще, у Смоленицыных две лопаты, и Марина хотела помогать, но я отобрал вторую и закинул в сарай. Во-первых, копать землю должен мужчина, если он рядом. Во-вторых, торопиться некуда, весь день впереди, а грядки невелики. Земля в Цветнополье суглинистая, поэтому выворачивалась большими комками, которые нужно тщательно разбивать. У нас на даче супесь и копается куда легче. Марина принесла табуреточку, сидела и смотрела, как я измельчаю комья лопатой. Пока я отдыхал, она взяла грабли и ловко, словно всегда это делала, сформировала две грядки. Затем щепой мы прочертили бороздки и, засыпав семена, ладошками присыпали их землёй. В ненужном дровнике нашлось ведро с навозом, грядки аккуратным тонким слоем замульчировали. Пока мыли руки, пришёл сосед.
– Марина, у тебя рука лёгкая? – спросил он.
– Лёгкая? – не поняла Марина.
Я вспомнил, как мы покупали зимние кроссовки, и подумал, что рука не очень и лёгкая.
– Я знаю, – с хитрецой сказал Стас Игоревич, – если уж что засеешь, то вёдер не хватит в погреб таскать. Вот и мне надо морковку посадить.
Пошли к соседу. В ограде у него царило запустение: заржавевшие электрические моторы и прочий хлам ожидали, когда их отнесут в пункт приёма цветного металла, кирпичная отмостка едва проглядывала из-под глинистой почвы, вдоль забора торчали стебли прошлогоднего бурьяна. В огороде нас ждала вскопанная грядка. Марина выбрала из грядки не разбитые лопатой куски и сделала из них бортики. Потом вдвоём мы быстро её засеяли.
– Ну вот, – сказал Стас Игоревич, – первая морковка твоя. Приходите осенью, пионеры.
Дела на сегодня закончились.
– Побежим? – спросила Марина, когда мы пообедали.
– Куда?
– Нет разницы, мы же в Цветнополье.
– Тогда пойдём ко мне на дачу, – предложил я и на всякий случай заверил: – Это близко, и мамы там нет.
С собой у меня не было термоса с кофе, печенье мы забыли на столе. Подкрепимся на даче травками, если будет нужно.
В середине мая люди только начинают привыкать к лету. Можно ходить в одной футболке, но после зимних курток так – неуютно. Поэтому сверху надевают джинсовый тёмно-серый пиджак, как на Марине, или жилет со множеством кармашков, как на мне. В двадцать пять в них жарковато. Я, между прочим, предлагал Марине понести её пиджак, но она отказалась и стойко терпела. На аллее не выдержала и сняла, оставшись в тоненькой футболке.
Водопровод ещё не подключили, но у нас есть колодец. Из него мы не пьём, но для весеннего полива он хорош. Или если нужно смыть пыль и пот. Что в первую очередь мы и сделали. Я хотел снять с себя футболку, но постеснялся, несмотря на неплохую физическую форму, рельефа телу недостаёт.
– Здесь красиво, – сказала Марина, осматриваясь.
– Да, – согласился я, – у мамы талант устраивать красоту.
Пусть крокусы отцвели, зато распустились тюльпаны, собирались цвести ирисы и водосбор. Я показал крышу ящика под навоз, поросшую тимьяном и мятой, альпийскую горку, стену, увитую лимонником, и стену, где летом вырастут вьющиеся розы. Пусть один вид роз вымерз, зато японский клён и конский каштан перезимовали неплохо.
– У твоей мамы тоже лёгкие руки, – сообщила Марина.
– Когда как, – я вспомнил, сколько посадок было сделано зря. – Вот в этом году куст гуми замёрз.
Дачный дом всегда запирался, а ключи мама забирала с собой. Прийти в голову, что я отправлюсь на дачу без неё, не могло никому, в первую очередь мне. Хорошо, что шезлонги мы оставили в домике для инструментов, ключ от которого всегда был на даче. Пусть отец и запинался о них, зато сейчас очень пригодились. Поставили на площадку, которая специально планировалась для отдыха и танцев. Здесь в следующую пятницу мы с Янкой обязательно покажем что-нибудь из последнего выступления. Вжик хоть и видела, но не всё, да и остальным будет что оценить.
– А тебе здесь нравится?
– Да, – ответил я. – Особенно с тобой. Вообще, мне здесь часто приходят в голову песни. Смотрю в небо, как бегут облака, и вместе с ними в голове начинают бежать строчки, а в строчки встраиваются слова. Всё это сплетается, и можно подбирать музыку.
Рядом можно сидеть бесконечно, но всё же людям нужно пить, да и Марина могла проголодаться. Можно сходить в киоск на остановке, но ходу почти километр. Поэтому я нашёл в домике для инструментов котелок, отец иногда готовил на открытом огне, для этого устроили в дальнем углу площадку с кострищем. Набрал воду из колодца, если её прокипятить, то мы не станем козлятами. Развели огонь и, как юные маги, начали искать ингредиенты для питательного зелья. В чай я положил молодые листья лимонника, бадана и недавно взошедшей лапчатки. В суп наломали стеблей ревеня, нарвали листьев кроваво-красного щавеля, прятавшуюся у забора крапивку и любисток. Я хотел сунуть топор, но Марина остановила. Без топора получилось неэстетично, да и есть этот склизкий, кислый суп не слишком вкусно. Мы его выплеснули в компост, надеюсь, дождевые черви будут довольны. Зато чай, в который мы ещё и мяту добавили, получился замечательным. Жаль, точный рецепт не на чем было записать, я потом долго подбирал вкус, всё лето, да так и не подобрал.
Когда возвращались, Марина вдруг схватила меня за руку и рванула на юг, за остановку, туда, где небольшая роща. Мы остановились в самом конце, там, где в феврале был наст, потом всё залило весенней водой. Теперь тут стало сухо и пробивалась короткая весенняя трава.
– Тима, побудем ещё немного здесь, – попросила Марина.
Она впервые назвала меня Тимой.
– Хоть всю ночь.
Я сел на искривлённый, пригнутый к земле берёзовый ствол, а Марина упала на траву, раскинув руки, и закрыла глаза. Расстёгнутый тёмно-серый пиджак разметался в обе стороны. Хотел сказать, что земля ещё холодная и так можно простудиться, да и клещи в траве могут ползать, но, кажется, сейчас это было не важно. Слез со ствола и сел рядом на колени. Прикоснулся к умиротворённо-счастливому лицу Марины, её ресницы от прикосновения чуть дрогнули. Мысленная монетка, смысл в которой вдруг исчез, звякнула, упала на ребро и закатилась в глубины подсознания. Я понимал, что если прямо сейчас нарушить поставленное на первой прогулке первое условие наших встреч, то ничего за это не будет. Но я просто сидел рядом. Впереди у нас были три летних месяца. Успею. Темнело, и, пока солнце совсем не скрылось, я всё смотрел и смотрел на Марину, в тоненькой футболке лежащую на майской траве. И, кроме нас, никого. Лишь дрозды выискивали здесь былинки для гнёзд да посматривали на нас, вдруг есть что и для них. Но у нас было только друг для друга. А потом дрозды улетели спать.
