Потом.
Сейчас нужно немного отдохнуть.
И не позволить этому неврастенику снова сбежать.
Виктор привалился к двери спиной.
Надо просто отдышаться.
Почти двое суток на ногах.
* * *
Это снова была американская хай-скул.
Та же сцена, которая уже снилась Виктору несколько раз.
Теперь он был…
От ужаса Виктор попытался проснуться, но не смог – даже во сне он чувствовал нечеловеческую усталость.
Он был той самой чирлидершей. Сюзи.
Высокий, поигрывающий мускулами парень шел прямо на него. То есть на Сюзи. Виктор внутри чирлидерши орал: «Беги! Уходи! Прячься!», но проклятое чужое тело не слушалось.
За высоким парнем двигался его дружок, низколобый, с тяжелой челюстью. Маленькие глазки рассматривали тело Сюзи, задерживаясь на открытых участках. Глазки поблескивали, низколобый то и дело сглатывал слюну. Виктору наконец удалось чуть-чуть сдвинуться. Между ним и парнями оказался сутулый мальчишка, лица которого Виктор рассмотреть не мог.
– Хай, беби! – сказал высокий, сбивая сутулого плечом.
Мальчишка шлепнулся на землю, низколобый хохотнул, но его вожак не стал отвлекаться на мелочи. Он смотрел на оцепеневшую чирлидершу.
– Ты чего, не рада меня видеть? – Высокий приблизился вплотную. Изо рта у него разило ментолом.
Виктор напряг последние силы и отшатнулся.
– Куда?! – Грубые мужские руки схватили девушку.
Было больно.
И стыдно.
И абсолютное бессилие охватило Виктора.
Он не смог даже зажмуриться.
Высокий ухмыльнулся и запустил руку под футболку чирлидерши…
Виктор понял, что лежит на полу в прихожей, а его кто-то трясет за плечо.
– Пап! Ты чего? Пап!
«Это Тихон».
Виктор с трудом сел. Все тело затекло, особенно болела шея.
– Ты стонал, – сказал Тихон. – Я думал, у тебя… это… приступ какой-нибудь…
– Все нормально, – просипел Виктор. – Иди… спи… я тут…
Тихон выпрямился, помолчал немного и сказал:
– На диван иди. Я не сбегу. Сегодня. Хотел бы сбежать, уже был бы на вокзале.
Он закрыл за собой дверь, но баррикадироваться не стал. Виктор, старясь не кряхтеть, принялся подниматься на ноги.
* * *
Арина проснулась. Рядом с кроватью стояла табуретка, а на ней чай и печенье. Как в детстве. Во время болезни мама всегда ставила рядом с Арининой кроватью табуретку. И чай с малиной, заваренный в термосе. За окном было темно.
«Уже или еще?» – подумала Арина, как сквозь вату.
Очень захотелось позвать маму, уткнуться в нее носом и даже не жаловаться – мама сама все поймет, погладит по головке, пообещает, что все будет хорошо, поцелует…
Остатки сна сдуло.
Арина вспомнила, как Тихон ее целовал.
И все остальное – побег, обиду на маму, новый побег.
Дверь приоткрылась, Арина притворилась спящей. Мама постояла, послушала дыхание дочери, осторожно притворила дверь.
Арина лежала, зажмурившись, и думала. Тихон поцеловал ее. По-настоящему. Не как гей. Или нет? Откуда Арине знать, как целуют по-настоящему? Она читала в каких-то книгах… Как там было?
«Все внутри оборвалось». Да не обрывалось ничего. Было полное обалдение, это да.
«Горячая волна прокатилась по ее спине». Холодрыга была. И никакой горячей волны.
«Она затрепетала».
«Время остановилось».
«Ей казалось, что земля уходит из-под ног».
Вообще ничего похожего.
Может быть, он все-таки не по-настоящему? А зачем тогда?
У Арины замерло дыхание. Она все поняла. Тихон догадался, что она в него влюблена, поэтому и поцеловал. Типа как бы из жалости. Сволочь!
– Ты же не спишь, – сказала мама над самым ухом. – Может, тогда позавтракаем?
Завтракали молча. Арина уставилась в одну точку. От неразрешимого вопроса («Что это было?») у нее разболелась голова. Мама поглядывала на нее искоса, боясь спугнуть.
– Слушай, Арина, – не выдержала она, – мы с тобой обе наворотили дел. Я тоже виновата…
– Ты была права, – мрачно сказала Арина, – сволочи они все.
– Ну не все, – возразила Жанна, но под взглядом Арины осеклась и добавила: – Наверное…
Больше они не разговаривали.
Днем Жанна хотела съездить в магазин, но, когда выходила из подъезда, увидела страшное.
На другой стороне дороги стояла спортивная двухместная машина. За рулем сидел Андрюша Лазуркин и нехорошо улыбался.
Жанна вернулась домой.
* * *
Виктор немного сомневался, стоит ли заходить к Тихону. Но потом спохватился – это его сын! Виктор имеет право заходить к нему в любое время!
У входа замешкался и неожиданно для себя постучал.
– Да, – сказал Тихон после паузы.
Виктор вошел и увидел, что сын ожесточенно что-то рисует. Даже не пытается спрятаться. Виктор набычился, подошел ближе, присмотрелся. Нет, вроде ничего гейского. Какие-то длинноногие-длиннорукие фигурки. Мрачновато, но вполне по-мужски.
Виктор сел на тахту.
– Уроки сделал? – спросил он.
Тихон мотнул головой. Из-за челки было не видно глаз, не понять – грустный он, злой? Или плачет?
– Постригись! – приказал отец.
Тихон не среагировал. Палкообразные руки-ноги человечка на листочке выписывали кренделя.
– Как в школе дела?
Нет реакции.
– Как подруга твоя?
Снова ноль.
– Я с тобой говорю вообще-то! – повысил голос Виктор. – Как подруга?
– Никак, – выдавил из себя Тихон.
– Поругались?
– Она мне не подруга. – Тихон явно не собирался вдаваться в подробности.
– Да я ж все видел, – сказал отец, – просто ломается, они все такие. Не эта будет, так другая.
Карандаш в руках Тихона мелькал все быстрее.
– Знаешь что? – сказал Виктор. – Забей. Не парься. Главное – ты мужик.
Тихон опустил голову еще ниже. Теперь казалось, что рисует он на ощупь.
Виктор поднялся.
– У нас сегодня вечером «Ночная лига», – сказал он. – Мы с «Волками» играем. Пойдешь?
Тихон так удивился, что посмотрел на отца.
Виктора давно звали в «Ночную лигу», но он всегда отказывался. Причем отказывался очень агрессивно: «Нашли малолетку с чайниками играть. Пусть сами друг друга калечат…»
